Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

Новичку выдали монастырское облачение, провели через положенные ритуалы. Некоторое время он старательно исполнял обязанности послушника: трудился по хозяйству, проводил предписанное количество часов в медитации, и вместе с другими послушниками внимал наставлениям старших монахов. И, как и другие, вскоре был допущен в святая святых Лаханг-Лхунбо — в «священный грот», пещеру.

Обычным паломникам туда хода не было, если кто-то хотел поклониться одной из святынь, её выносили из пещеры и помещали в особый зал, где жаждущие вкусить благодати могли предаваться этому без помех и под строгим надзором. На послушников запрет не распространялся: зачем скрывать что-то от тех, кто гарантированно проведёт в монастыре остаток жизни?

Но у новичка, как выяснилось, были иные намерения. В один далеко не прекрасный день он перебил монахов, стерегущих реликварий, взорвал динамитом решетку из загадочного «небесного металла» и похитил ларец со «слезами асуров». И, прежде чем уцелевшие стражи успели поднять тревогу, негодяй доволок добычу до края пропасти, откуда уже лезли люди-гекконы.

Что произошло дальше, путешественники видели своими глазами. Многое подтверждало рассказ монаха: и четырёхпалые следы и трупы людей-гекконов и даже сведения, полученные от Саразена. И всё равно: канадец не мог отделаться от ощущения, что они участвуют в каком-то запутанном спектакле — и далеко не на первых ролях…

— А чтобы убедить вас, что я говорю правду — вот!

Монах извлёк из складках санг а ти маленький свёрток.

И снова, как в далёком мае 1871-го года, Николай испытал чувство дежа вю. Когда-то он чуть ли не наизусть цитировал многие романы Жюля Верна, и сейчас нужные строки сами собой всплыли в памяти:

«В обеих руках его сверкнули кастеты американского образца, которые одновременно служат и револьверами: достаточно сжать пальцы, чтобы привести в действие эти крошечные карманные митральезы.» [38] Из романа Жюля Верна «Робур-завоеватель».

В своё время тринадцатилетний Коля Ильинский до хрипоты спорил с приятелем, таким же, как он, поклонником приключенческих романов, что за оружие пустил в ход Робур на заседании Уэлдонского учёного общества. Приятель настаивал на «Апаше» — хитроумном изделии льежских мастеров, сочетающем в себе кастет, револьвер и кинжал. Николка же ссылался на каталог оружейного магазина, на развороте которого красовалось изобретение американца Джеймса Рида, жилетный револьвер-пепербокс «Мой друг». Тогда дискуссия закончилась разбитым носом и расцарапанной щекой, но к единому мнению прийти так и не удалось. И вот сюрприз: именно этот револьвер извлёк из свёртка монах-переводчик!

— Ну что, убедились? Подумайте, откуда в наших краях может взяться такое оружие?

Николай повертел револьвер в руках. На раме, там, где обычно помещается клеймо изготовителя и серийный номер, видны следы напильника. А вот на барабане надпись есть — но сделанная по-тибетски, значками, составленными из точек и закорючек, что резко контрастирует с незамысловатым растительным орнаментом на рамке.

После него оружием завладел Юбер. Канадец покопался в карманах и достал горсть револьверных патронов. Вывинтил ось барабана (его каморы, как и у всякого пепербокса, играли роль стволов), извлёк его и один за другим втиснул туда патроны.

— Ремингтоновские, кольцевого воспламенения, тридцать восьмой калибр. Вряд ли у нашего друга есть подходящие…

Николай вопросительно посмотрел на монаха. Тот кивнул, и довольный Юбер засунул револьвер в карман. Физиономия его при этом буквально лучилась довольством.

— Только один вопрос мсье: как злодей сумел пронести оружие в монастырь? У вас что, не обыскивают новоприбывших?

Монах опустил голову, и Николай увидел, как на тёмной коже лица, выдубленного гималайскими ветрами, проступает румянец стыда.

Вряд ли стоило винить монахов за это упущение: даже в просвещенной Европе далеко не всякий опознал бы в «Моём друге» опасное оружие — чего уж говорить о горном монастыре, изолированном от всего мира! К тому же, хитрый чужак выгравировал на барабане мантру «Ом мани падме хум» — те самые точки и закорючки, отчего в глазах обитателей Лаханг-Лхунбо револьвер превратился в молитвенный барабан Мани, предмет, к которому в тибетском монастыре относятся с повышенным пиететом.

Кроме «молитвенного барабана» новому послушнику оставили его посох — тяжёлый, толщиной в запястье взрослого мужчины, искусно вырезанный из красного дерева. Знали бы гостеприимные хозяева, чем обернется их покладистость!

Теперь злоумышленнику оставалось только выжидать. Свой арсенал он держал при себе: револьвер прицепил на верёвочку и повесил на шею и время от времени крутил барабан, делая вид на шнуре, что возносит молитвы; динамитные шашки, огнепроводный шнур и оловянный пенал со спичками хранились в выдолбленном изнутри посохе.

Николай вспомнил рассказ Раджита Сингха о пандитах-разведчиках, прятавших в посохах инструменты шпионского ремесла, и осведомился — не было ли у злодея каких-нибудь других необычных предметов? И угадал: монах вспомнил о круглом зеркальце на затейливой подставке. В солнечные дни чужак всегда выбирал минут ближе к полудню, устраивался на краю обрыва и предавался медитации. Зеркальце он ставил перед собой и, входя в молитвенный транс, слегка покачивал его кончиками пальцев. Ему не мешали — в Лаханг-Лхунбо привыкли почитать ритуалы любых религий.

Услыхав о зеркальце и полуденных молитвах, Николай невесело усмехнулся. Наконец-то кусочки головоломки встали на свои места: и выбор времени, и согласованность действий злоумышленников, и солнечные вспышки, замеченные на скале, и даже парашют — налётчики неплохо подготовились к тому, чтобы спасти ценного агента. Прояснилась и загадка появления чужака: люди-гекконы отлично умеют перемещаться на своих присосках по отвесной скале, что им стоит втащить наверх человека?

Что и говорить: злодейский замысел был составлен остроумно, элегантно и с блеском воплощён в жизнь: ларец похищен, исполнитель бежал, и догнать его не представляется возможным. Что до людей-гекконов — наверняка они с самого начала были записаны в разряд потерь. К тому же внизу вполне могло оказаться ещё несколько таких же тварей…

— Как хотите, мсье, а я ему не верю. Может, никто ларец не похищал, а монахи просто решили его утаить?

Они говорили вполголоса — до переводчика, устроившегося на отдых возле йети, было шагов десять. Монах вынул из-за пазухи кулёк с какими-то корешками и по одному скармливал их своим подопечным.

— Нет, мсье Бондиль, не стал бы он лгать. Твердокаменный народ — хоть режь их, а от своего не отступятся! Для них соврать — означает испортить карму, а хуже этого ничего не придумаешь.