Николай Инодин - В тени сгоревшего кипариса [litres]

Михаил отдает честь командиру дивизии, тот кивает – грохот опять не дает говорить, а кричать полковник не любит. Выбравшись с КП, Фунтиков по ходу сообщения добирается до обратного склона холма и бегом несется к замаскированным на разбитой усадьбе танкам.

Старого, еще по штурму Корчи, знакомца Фунтиков встретил на третьи сутки после того, как немцы прорвались к морю. Михаил был счастлив – из штаба Мерецкова сообщили о том, что Алексей с остатками роты вырвался из окружения.

Тогда, после пары неудачных попыток захвата Салоник под обстрелом корабельных пушек, немцы попытались прорваться на полуостров восточнее. Первое время устояли только на злости и упрямстве, потом пехота зарылась в землю, стало легче. В отрезанных дивизиях навели порядок, при этом часть командиров пришлось заменить. Пятнадцатую пехотную дивизию, обороняющую правый фланг, принял дослужившийся до полковничьих погон Димитриадис, неплохо показавший себя в албанской кампании. Оборону в этом районе усилили танками, собрав в сводный батальон все, что осталось от советских добровольцев и второй греческой бригады. Всего получилось чуть больше роты полного состава – двадцать три танка пяти марок. Со временем танков прибавилось – ремонтники оживили десяток БТ и четыре трофейных «чеха».

Немцы постоянно пробовали оборону Халкидики на зубок, атакуя в разных местах, однажды попытались туманной ночью переправиться на лодках и понтонах через озеро Вольви. Отбились чудом, пока заметили переправу, на южный берег успел высадиться полный батальон с минометами и противотанковой артиллерией. Подоспевшая авиация с рассветом перетопила большую часть собранных противником плавсредств. Немцы дрались до последнего патрона, но без подкреплений выдержали только сутки. Фунтиков тогда потерял три БТ, но экипажи удалось вытащить.

Кому первому пришла идея «помочь» немцам с прорывом, Михаил не знает – когда он пришел к полковнику с этой идеей, в штабе Димитриадиса уже обсуждали детали операции. И вот – получилось!

Михаил привычно взлетает на борт, запрыгивает на башню. Лязгает люк, будто гильотиной отрезая все, что было «до», от того, что «после».

– Я – Таран. Заводи! – и, выждав пять минут: – Вперед!

Кукурузная каша в котелке остыла, превратившись в неаппетитный комок вязкой субстанции. Застывшие редкие волокна тушеной говядины не делают ее приятнее на вид, но вкус немного облагораживают. Кусок сыра на лепешке и пучок зелени – это уже работа Баданова; где и когда этот медведь добывает продукты для того, чтобы немного подкормить командира, не знает никто.

Михаилу не до ужина – он с головой погружен в расчеты, линейка летает по листу бумаги, остро отточенное жало карандаша вычерчивает линии, пятнает поля столбиками цифр.

– Товарищ капитан! – шепот Федора полон трагизма и пропитан упреком. – Опять не ужинали! Ваши бумаги никуда не денутся, я эту мамалыгу уже два раза разогревал, она же засохнет скоро!

– Что? – выныривает в действительность Фунтиков.

– Так ужин же! Я понимаю, что вы человек большого ума, только когда вы, тарищ капитан, в голодный обморок в башне брякнетесь, кто батальоном командовать будет? Как я ребятам в глаза смотреть буду?

Фунтиков проводит ладонями по лицу.

– Извини, Федя, задумался. Подогрей эти деликатесы еще раз и чайку сообрази, ладно? Я пока умыться схожу.

Когда плащ-палатка на входе, пропустив комбата, падает на место, Баданов подхватывает со стола котелок, не забыв покоситься в разбросанные листы со схемами и расчетами.

Поддерживающий под вкопанным в стенку траншеи таганком малюсенький огонек Куневич подвигается, освобождает место назначившему себя ординарцем командира заряжающему.

– Угаварыл?

– Ага.

Алесь довольно кивает.

– Чаго ён на гэты раз прыдумал?

– Не понял я. Ничо, завтра на тренировке поймем, пешим по-танковому.

– Дык, гэта к гадалцы не хадзиць, поймем.

Баданов, натянув рукав на ладонь, чтобы не обжечься, снимает котелок за проволочную ручку, пристраивает на освободившееся место чайник.

– Надаела гэта кукуруза. Повар гаварыт, завтра фасоль будзе, – Алесь вздыхает. – Бульбы б зарас насмажыць, са шкварками…

Чайник фыркает, из носика выплескивается кипяток. Федор аккуратно заливает им засыпанную в жестяную кружку заварку. Пулеметчик лопаткой прихлопывает огонь, присыпает угли землей, морщится от попавшего в глаза дыма.

– Ты б еще пельмени вспомнил. Не трави душу, изверг…

Баданов поворачивается и исчезает в блиндаже. Руки товарища заняты командирским ужином, поэтому Куневич старательно поправляет плащ-палатку на входе, чтобы свет керосинки не пробивался наружу.

Танкисты на скорость меняют траки, имитируют ремонт перебитых гусениц. Вокруг азартно орут экипажи, ждущие своей очереди. Британский лейтенант не кричит – такое проявление эмоций недостойно джентльмена, но хронометраж ведет и заметно – волнуется, радуется, когда танкистам удается значительно сократить время.

Котовский смотрит на него и тихонько, уголками губ, улыбается – бритт прижился. Вчера Мэллоу совершил маленький подвиг – выбил у своего командования четыре противотанковых ружья системы Бойза и несколько боекомплектов к ним. Котовский оценил, ружья устанавливают на итальянские танкетки. Супероружием они от этого не станут, но все лучше, чем было, силуэт у итальянок низкий, для засад то, что нужно. Теперь каждой стрелковой роте можно придать по три жестянки с ПТР, и еще по две – с крупнокалиберными пулеметами.

Федор мнется, изображая нерешительность, которой лишен от природы, – дает понять, что хочется поговорить, аж шкура чешется.

– Спросить чего хочешь?

– Ага. Товарищ капитан, вот мы отрабатывали стрельбу по противнику из засад, один танк делает несколько выстрелов и отход, потом следующий, и так все время.

– Отрабатывали. Мы так еще не умеем, учиться надо.

Баданов трясет башкой – мол, это и так ясно, не о том речь:

– Мы же фронт держим, прошлый раз фрицев раскатали на тесто, а летуны им артиллерию проредили.

Фунтиков понимает комсомольское негодование парня. Хочется наступать, хочется видеть пятки драпающего врага, а комбат тренирует отступление.

– Федя, мы фронт держим и будем держать – сколько сможем, сколько сил хватит. Но у нас тут – две трепаные дивизии. Ты слышал, чтобы подкрепление прибывало?

– Ну, англичане на аэродромах появились, их самолеты перелетели на той неделе.

– Летуны как прилетели, так и улетят. Англичане хотят румынские нефтепромыслы бомбить, отсюда лететь ближе. А у нас наоборот, три греческие дивизии на материк вывезли морем. Мы, Федя, держим Салоники, пока не эвакуируют все, что можно, и противника связываем. Но с той стороны не дураки командуют, им вся эта военная азбука как бы не с пеленок известна. И долго нас терпеть они не будут, рано или поздно соберут штук шесть дивизий в кулак и сомнут – вымотают и прорвутся. Но мне охота их так проредить, чтобы освободившиеся войска Гитлер не на восток отправил, а на пополнение и переформирование. Однако, парень, не просто в Греции воюем, на самом деле мы сейчас Киев и Смоленск защищаем, понимаешь?