Николай Инодин - В тени сгоревшего кипариса [litres]

Джон улыбается вместе с Алексеем.

– Никто не сумеет польстить вам сильнее, чем немецкая разведка. Пленные уверены, что против них действует моторизованный полк.

Котовский пожимает мощными плечами:

– Нужно же им как-то оправдать низкий темп наступления. Одними взорванными мостами и завалами в ущельях не отговориться.

Любой, кто пробовал соскабливать со щек и подбородка щетину, смотрясь в зеркало заднего вида и намыливая помазок, смоченный холодной водой, знает, как это приятно. Один хруст щетины под лезвием бритвы чего стоит! Тем приятнее, когда есть возможность воспользоваться для процесса водой горячей.

– Вы сегодня просто волшебник, Браун.

– Стараюсь, господин лейтенант, сэр.

– Спасибо, Браун.

– Сегодня капитан приказал приготовить завтрак пораньше, и повар разрешил позаимствовать часть жидкости из котла для чая, сэр.

Хитрый кокни отвечает с каменным выражением лица, очень трудно понять, когда он серьезен, а когда шутит. Мэллоу не провести – он знает, что его ординарец сейчас веселится от души.

– Как думаете, что сегодня придумает наш командир?

– Солнечный капитан не будет сегодня строить бошам козни, сэр.

– С чего ты так решил?

Браун позволяет себе улыбнуться:

– С самого утра приезжал офицер связи, было еще темно, да, сэр. А через десять минут мистер Котоффски приказал будить поваров. Думаю, батальон понадобился где-то еще, господин лейтенант, сэр.

Возмущенный офицер для связи с союзником чуть едва не порезался.

– Почему я узнаю об этом только сейчас?

– А что бы изменилось, разбуди я вас раньше? В батальоне было бы на одного невыспавшегося офицера больше, да, сэр. Вы прекрасно узнаете новости за завтраком, я уже все приготовил, командир обещал быть, – ординарец смотрит на часы, – через семь минут.

Джон вытирает лицо поданным Брауном влажным теплым полотенцем, шлепает по щекам смоченной в одеколоне ладонью.

– Спасибо, Браун. Послушай, на каком языке ты со всеми общаешься? С комбатом на французском, а с остальными?

– Затрудняюсь ответить, сэр. Наверное, на солдатском. Было бы желание понять, договориться можно с кем хочешь.

Знакомый зал, непривычная суета. В сутолоке праздничного мероприятия сам себе видишься неуклюжим и неуместным, как трактор в филармонии. Кажется, что твои плечи мешают абсолютно всем и совершенно непонятно, куда деть руки. Впрочем, в трудный момент всегда может выручить проверенный друг.

– Алексий, рад тебя видеть! – Карагиозис демонстративно косится на погоны Котовского. – Поздравляю, ты скоро меня обгонишь!

– Кара, старый черт! Как я рад тебя видеть! – Котовский воровато оглядывается и наклоняется к эвзону: – Слушай, может, ну его, этот бал? Смоемся тихонько, найдем подходящее местечко и отметим встречу как следует?

Грек заливисто смеется, обращая на себя внимание окружающих.

– Нет, Алексий, этот крест тебе придется тащить до конца! – и вполголоса добавляет: – Постарайся выглядеть довольным. Все это снимают для хроники – будут показывать в США, Англии, СССР – по всему миру. И корреспондентов здесь тоже хватает. Для того и затеяли – показать, что мы твердо стоим на ногах. Терпи, брат! Считай боевой задачей. А выпить мы и здесь можем. Помнишь – с эвзонами можно пить…

Кара подхватывает со стола пару бокалов с вином, сует один в руки Алексею, отпивает глоток и смотрит на танкиста.

– С эвзонами невозможно напиться, – отвечает Котовский и отпивает из своего бокала.

Карагиозис подхватывает его под руку:

– Пойдем, я обещал знакомство с тобой одной особе.

Танцы еще не начались, оркестр наигрывал что-то негромкое и мелодичное. Присутствующие группками собрались у выставленных вдоль одной из стен столов, перекусывают, держа тарелки в руках, и общаются. Недалеко от лестницы на первый этаж Котовский приметил группу советских командиров во главе с Мерецковым – бывшего главного советника Алексей знает, именно он вручал ему «Красное Знамя» за Эльбасан.

Вокруг командующего советским контингентом собрались остальные советники: Арженухин, Ласкавый, несколько штабистов, в петлицах у каждого как минимум по три-четыре шпалы. Адмирала с ними нет – Лавров далеко и слишком занят для посещения протокольных мероприятий. Представитель морского командования в зале присутствует – высокий мужчина, довольно массивный, кажется, что крупная голова сидит прямо на широких плечах, настолько короткая у него шея. Капитан первого ранга Патрилос, старший из советских политработников, что-то втолковывает греческому адмиралу.

Кара тащит Котовского мимо, туда, где мундиры и фраки уступают в числе нарядным платьям. Высокие прически, туфли на каблуках всех форм и фасонов – война, не каждая может позволить себе следить за последними веяниями моды.

Кружок дам расступается, собеседницы поворачиваются к приближающимся мужчинам.

– Я его привел и клянусь – это было непростой задачей. Он так ловко научился отбиваться от немцев, что я мог не справиться. Дамы, разве мое тактическое мастерство не заслуживает награды?

– Если бы ты не был действительно неплохим офицером, репутация болтуна таскалась бы за тобой, как хвост за собакой. Представь нас и можешь пьянствовать дальше.

– Лаис, эвзоны не бросают друзей в беде. Особенно если сами в нее завели.

Карагиозис вытягивается и становится серьезен, как дворецкий в хорошем английском доме:

– Дамы и господа, это и есть Алексий Котовский, гроза фашистов, ночной кошмар Муссолини, известный всей армии как Кожаный Затылок. Гитлеровцы его портрет показывают своим солдатам вместо слабительного. Алексий, это госпожа министр Клио Ренгартен и ее дочери, Теодора и Ирини. Язва в зеленом – моя кузина Лаис.

Пока Алексей пытается что-то бормотать про «польщен» и «приятно», Карагиозис продолжает представлять дам, и остальные имена и фамилии не задерживаются у Котовского в памяти. Пока госпожа министр и ее старшая вежливо, но безжалостно допрашивают узнавшего о своей популярности Алексея, Карагиозис развлекает дам разговором, но его кузина в беседе не участвует – она, не скрывая интереса, рассматривает Котовского. Младшая дочь госпожи Ренгартен делает то же самое, ни на секунду не отпуская мамину ладонь, шестилетняя Ирини не разговаривает с незнакомцами. Взгляд Лаис мешает и отвлекает, Алексей раздражен, на него накатывает злой, почти боевой кураж, и при первых звуках вальса он склоняет голову перед старшей девочкой:

– Мадемуазель позволит пригласить ее на танец?

Девочка приседает и подает ему руку. Вести в танце десятилетнюю девочку нелегко, но Алексей старается, и, когда музыка смолкает, партнерша искренне его благодарит. За время танца к госпоже министру подошел высокий советский моряк. В глаза бросаются совершенно седые волосы при не старом, но каком-то неживом лице.