Денис Шабалов - Без права на ошибку

– Я ведь тебя давно приметил, – шагая впереди, говорил он. – Тропу твою засек километрах в пяти от сопки. Иду себе, грибочки-ягоды присматриваю – и вдруг такая просека, будто лось пропер. Но что странно… Во-первых, следы – ну совершенно безумные, ни разу у зверя таких не видывал. Во-вторых, ни шкуры на деревьях, ни помета на землице, нема ничего. И в-третьих, ну куда сохатому так переть? Пожар разве? Нет. У меня глаза на лоб: кто такой?? По всему – опять хреновина какая-то от Печоры пришлепала. Бывает, заходят сюда такие уроды – не приведи боже… У меня для них верный товарищ имеется, – он похлопал по прикладу СВД, висящей за спиной наперевес.

– И часто заходят? – спросил Добрынин, тщательно ступая за дедом след в след.

– Не то чтобы… Но встречаются… заблудшие. Раньше, конечно, чаще бывало: то бабуины забредут целой стаей, то змей, а то еще какая-то хреновина жуткая… А теперь очень редко. Может попередохли там все, пожрали друг друга… Ну так и вот, – возвращаясь к теме, продолжил дед. – Я ноги в руки – и по следу погнал. Да… И здоров же ты по лесу ломить! Будь я помоложе, может, и догнал бы. А тут гляжу – остывает след, остывает… Значит, уходит тварь, отрывается. Причем – по прямой ломит, целенаправленно!.. Вот тут у меня в первый раз сомнения пошли. Зверь, он ведь как… Он прямо без и остановки бежит только если беда какая. От хищника, там, или пожар… А здесь ни того, ни другого. Значит – что?.. Значит, разумное оно, думает себе чего-то там, планирует. А если разумное – может, это даже и человек. А то что следы такие чудные, так на ноги можно всякую обманку напялить… – тут дед обернулся и в который уже раз, поглядев на возвышающегося над ним как черная скала, сталкера, покачал головой. – Я ведь тебя на мушке уже держал. Вижу хреновину черную, а кто и что в толк не возьму. Стрелять, думаю, надо от греха… А ты возьми да на край утеса и выйди. Сам черный, а башка-то на солнце белым блестит! Человек!..

Дальше Николай Иванович действовал так. Убедившись, что перед ним таки существо разумное, он таки решил попробовать свести знакомство. В этом намерении было чистое любопытство – новостей из большого мира уже давненько не поступало, а ведь новости, даже если они и трехгодичной давности, всегда интересны. А еще очень его беспокоил шум с севера, от общины, где он время от времени выменивал на таежные дары патроны к СВД и дробовику, одежонку, чай с сахаром, да хлеб. А тут – нате вам, прямиком оттуда гость. Как такую возможность упустить?..

Будучи человеком, который всю свою сознательную жизнь прожил в тайге, потерял счет трофеям, среди которых бывал и медведь, и соболь, и умел скрадывать так, что и волка порой обманывал, Николаю Ивановичу не составило труда обвести городского лопуха, которого он признал в путнике, вокруг пальца. Подманил выстрелом из дробовика в воздух, укрылся, отследил по хрусту веток и звуку шагов все его перемещения – и взял Добрынина тепленьким, без особого труда.

Правда, дальше «взятия» дело не пошло. Ты можешь быть сколь угодно матерым следопытом-охотником, но против воина, бойца, того, кто живет войной, не тянешь. И подходить близко незачем. И ствол у самого лица держать тоже без надобности – все это от неопытности и незнания, как быстро он может сменить хозяина. И если дед сейчас жив и шагает на своих двоих, если у него не красуется сейчас фонарь где-нибудь под глазом и не разламывается от боли голова, то это лишь потому, что возраст очень почтенный, и бить пожилых людей по седой макушке, если, конечно, они не сотворили ничего во вред, Добрынин был не приучен. Не стал он старика убивать, хотя такое окончание встречи могло быть вполне закономерным.

Словом, познакомились. Дед показался ему спокойным и незлобивым, этаким простым деревенским мужиком, надежным и основательным. Вкратце описав ему свое положение, упомянув о знакомстве с Шаманом, о судьбе комбината, который дед почему-то называл «компрессорной», о Братстве и преследователях, Добрынин почти сразу добился его расположения. И – предложения временно укрыться на заимке посередь болот, протяженность которых Николай Иванович охарактеризовал в таких ёмких эпитетах, как «дохера и больше», «ёбнешься обходить» и «сам порой плутаю». Вот так и получилось, что уже больше часа они шлепали по болоту строго на юг, от кочки к кочке, от островка к островку, порой осторожно обходя бездонные черные окна трясины, порой – вброд до пояса, а порой и вовсе окунаясь чуть ли не до подбородка.

О том, что Шаман убит, Данил сразу говорить не стал. Молчал ровно до того момента, пока старик на коротеньком привале не начал расспрашивать, когда Добрынин в последний раз видел хозяина дома у дороги. Только тогда и сказал.

– Убили его, Николай Иванович. Кто-то из Хасановых людей и убил. Я это точно знаю, потому что, уходя, одного из них очень пристрастно поспрашивал. Он мне все и выложил.

Дед сразу умолк. Помолчал немного, закрыв глаза, словно впитывая, принимая и смиряясь с этой горестной вестью – и, вздохнув, медленно покивал:

– Да… от ить оно как… То-то я и чую, сердце не на месте… Он без Лохмача никуда не отходил. Чуть за калитку – собаку с собой. А здесь… прихожу я – а пес по двору бегает. Миска сухая, не поен, не кормлен третий день. Он уже и до кур добрался – были у Ваньки три несушки с петухом. Сожрал. И главно – нет хозяина нигде, все вокруг обошел. Не иначе беда случилась… Ну вот и понятно теперь.

Добрынин молчал. Что тут скажешь. Хоть и не он убивал, но, вроде как, косвенно замешан. Не появись они у дома Шамана – может, и был бы жив старик. Хотя он, кажется, смерть свою и сам предчувствовал. Знал, что не уйти от безносой?..

– Так он что, и впрямь будущее видел? – вспомнив недавний вечер, поинтересовался сталкер.

– Да как оно тебе сказать… Вроде и видел, а вроде и нет… – пожевав губами, ответил старик. – Оно ведь… Оно ведь под энтим делом-то… – он шлепнул себя пальцем по горлу, – и не то еще привидится. Но – бывало, да. Бывало. Лет пять назад у него началось. Прибежал ко мне как-то вечером – глаза огромадные, на выкате… Дьявола, говорит, узрел. Всю ночь без памяти провалялся, а утром ко мне побег. Я, конечно, посмеялся, отпоил его, на следующее утро домой отправил. Не было времени с ним возиться, у самого беда случилась… Но потом сколько не спрашивал – молчит, как рыба об лед. Отпирается. Пил, говорит, белочка пришла… Но с тех пор так и началось. Иной раз сидим, выпиваем – вдруг на тебе, заторопится, засобирается куда-то, за каким-то чертом… Сколько раз угадывал, что силки полны стоят, добычу пора снимать… Или еще было… уйти нужно, а он дома велит сидеть, говорит, что с дальнего кордона придут. И ведь приходят! А сколько раз к компрессорной не советовал ходить! И не говорит почему… А последний раз так и вовсе. Я тут наведаться к ним собрался, для обмену. Добыча богатая у меня вышла, мишку уложил. У нас тут прямо ходить не всегда получается, поэтому если до поселка собрался – бери припасов на неделю, может случиться, что и поплутать придется. Так он как сборы увидел – строго-настрого запретил! Даже обещание взял. Говорит – стрелять там будут. И много. Вот и стреляли…