Франсис Карсак - Том 3. Львы Эльдорадо

— И вы опасаетесь, что здесь будет то же самое?

— Вы видели Тикхану? Там ваши драгоценные компании разыграли свою партию как по нотам. Что осталось от художников Кхомары, города тысячи колонн? Что осталось от Голубых островов, которых первые исследователи описывали настоящим раем? Что осталось от тикханцев с их тысячелетней, но не индустриальной цивилизацией?

— В конфедеративном парламенте есть делегаты-тикхан-цы!

— Тикханцы? Или же бледные подобия землян? Они уже даже говорят не на своем родном языке, а на выродившемся, утратившем все свое своеобразие английском, который стал этаким межпланетным лингва франка. Лишь немногие филологи в их университетах могут оценить всю красоту «Руба-ники» или «Мохан-таривы»!

— Да, но их население, не превышавшее во времена их независимости ста пятидесяти миллионов, сейчас насчитывает уже три с лишним миллиарда!

— И в один прекрасный день они сядут нам на шею! У них не осталось никакого стимула в жизни, ничего, кроме той ненависти, которую они к нам питают! Нет, я знаю, что говорю. Все эти речи политиканов не изменят ничего в том факте, что они нас ненавидят. И я их понимаю, даже одобряю такое их отношение! Но вот крупным трестам на все это наплевать — они уже выкачали из Тикханы миллионы тонн редких или полезных металлов!

— И однако же вы тоже работаете на ММБ.

— Мадемуазель, я работаю на себя самого. Как я уже вам говорил, ММБ никогда не сможет наладить разработку месторождений, на которые я им указываю за приличные деньги, так как они никогда не получат неограниченной лицензии, да и ограниченная, срок которой истекает через двадцать лет, возможно, тоже не будет возобновлена.

— В конечном счете, мне до этого нет дела. Я уже никак не связана с ММБ. Скажите лучше, что представляет собой этот ваш Праздник Лун.

— Пойдемте, он скоро начнется, объясню все по дороге.

Тераи резко распрямился, помог встать девушке. Уже

стемнело, и все ихамбэ, сидя вокруг большого костра на центральной площади, напевали какую-то монотонную песню.

— У ихамбэ культ солнца и лун. Солнце — это муж, три луны — его жены. От них зависит плодородие, позволяющее племени восполнять потери и становиться все более и более сильным. Движение спутников таково, что примерно раз в три года все три луны восходят одновременно над Горами Предков, между вершинами Колонту и Бирэ-Отима. Они считаются священными горами племени...

— Я полагала, это гора Хетио!

— Россе Мозелли? О, это совсем другое дело! Эта гора — табу для всех народов северного континента, и я бы сам хотел знать почему. Как бы то ни было, когда все три луны восходят одновременно, начинается Праздник Лун. Раньше каждой луне приносили в жертву по девушке. Но сто с лишним лет тому назад этот жребий пал на Энлиэю, невесту Тлека, самого грозного в те времена воина ихамбэ. Он похитил ее еще до начала церемонии и покинул лагерь вместе со своими соратниками. Ихамбэ до сих пор вспоминают гражданскую войну, которая началась из-за этого! В конце концов какой-то прозорливый шаман догадался по-иному истолковать устную легенду, и с тех пор ихамбэ больше не приносят в жертву лунам девушек — довольствуются тем, что приносят в жертву их целомудрие!

— У всех на глазах?

— О нет! В священном гроте, в присутствии только лишь тех, кто удостоился большого посвящения.

— Надеюсь, на сей раз мне ничто не грозит?

Тераи рассмеялся.

— Нет, вам опасаться нечего!

Они сели на указанное им место между вождем и Лаэле. Теперь все туземцы сидели в безмолвии, склонив головы на грудь, и лишь один юноша с верхней площадки очень высокой трехногой вышки что-то выкрикивал звонким голосом.

— Наблюдатель за Лунами, — шепнул Тераи. — Возвещает об их появлении между горными пиками.

Стелла подняла голову, взглянула на восток. Ночь была ясной, звезды сверкали, и яркая полоса Млечного Пути пересекала небо по диагонали. На востоке было еще темно, однако слабое сияние уже разливалось из-за горных вершин.

— Еще несколько минут, — сказал Тераи. — Когда Луны взойдут, мне придется вас покинуть. Я — член клана. Оставайтесь с Лаэле, она вам все объяснит и при необходимости защитит вас.

— Вот оно что! Значит, вы тоже участвуете в этом обряде? — насмешливо спросила Стелла.

— Не в том, о чем вы думаете, — сухо произнес Тераи. — Я не удостоился большого посвящения. Пока не удостоился!

Время шло. Темнота в восточной части неба медленно рассеивалась, и седловина меж двух вершин выступала отчетливее на все более светлом фоне.

— Антия! Тсана! Ноба! — прокричал вдруг юноша с высоты своей вышки.

Из-за гор появился ярко-желтый рог, и Антия величественно всплыла в небо.

С долгим переливчатым завыванием ихамбэ вскочили на ноги. Тераи последовал их примеру.

— Встаньте же, черт возьми! Вы что, хотите, чтобы нас прикончили?

Одна, две, десять, сто разноцветных ракет с шипением взвились к зениту. Стелла смотрела на них, открыв рот от изумления.

— Вы дали им ракеты?

— Нет, это изобретение кеноитов. Заряд из спор гриба ЫоциеПа Бр^ие1 — обычное для Эльдорадо сочетание серы и селитры. Корпус ракеты сделан из стебля легкого бамбука. Туземцам давным-давно известно, что некоторые минералы могут придавать пламени различные цвета. До скорого!

Он присоединился к группе воинов, сбросив всю одежду и оставшись только в кожаной набедренной повязке. Один из ихамбэ подал ему длинное копье, и Тераи встал в круг рядом с великаном Ээнко.

Бом! Бом! Бобом! Тамтам гремел сначала медленно, но ритм его ударов постепенно учащался, и воины, подчиняясь ему, двигались вокруг большого костра, выбрасывавшего синие языки. Все три луны теперь взошли, как тяжелая гроздь почти сливающихся ярких дисков. Воины вскрикивали, потрясая копьями, гладкие тела их лоснились от пота, гигантские тени плясали на земле и на разноцветных шатрах. Барабан выбивал лихорадочную дробь, и Стелла чувствовала, что невольно поддается его ритму, что голова у нее кружится, и она всем телом отвечает на глухой пьянящий призыв, еле удерживаясь на месте.

— Ффушшш!

Огромный столб пурпурного пламени взвился над костром, затопив все вокруг кровавым светом. Земля разверзлась, из глубины ее поднялась площадка, на которой стояли, торжествуя, три юные обнаженные девушки.

— Моя камера!

Стелла рывком отцепила застежку на поясе, под которой скрывалась одна из миниатюрных кинокамер, быстро включила автоматическую наводку.

— Россе Муту очень сердиться, — произнес рядом с ней чей-то голос. Стелла с удивлением обернулась. Лаэле показывала пальцем на застежку.

— Но я не делаю ничего плохого!

— Это аппарат для картинка. У Россе Муту такой же в пуговица.