Орсон Кард - Звездные дороги [Истории из вселенной Эндера] [litres]

– Вам кажется смешным, что они соблюдают свой религиозный обряд, а мне это запрещено?

– Это всего лишь стишок в ботинке. Разрешаю тебе писать какие хочешь стихи и класть их в чужую одежду.

– Стихи в ботинках – не моя религия. Моя состоит в том, чтобы внести свой небольшой вклад в мир на Земле.

– Ты даже не на Земле.

– Был бы, если бы меня не похитили и не поработили, отдав в служение Мамоне, – бесстрастно сказал Зак.

«Ты провел тут почти год, – подумал Графф, – но все еще поешь ту же песню. Неужели другие так и не смогли на тебя повлиять?»

– Если эти голландские христиане празднуют свой день святого Николая, – продолжал Зак, – то мусульмане должны праздновать Рамадан, евреи – суккот, а я должен жить в любви и мире по заветам Христа.

– Почему это тебя вообще так волнует? – спросил Графф. – Единственное, что я могу, – наказать их за этот дружеский жест. Тогда тебя еще больше возненавидят.

Хотя Графф и не узнал Зака, когда тот к нему пришел, ему наверняка многое было о нем известно. Полковнику могло быть незнакомо его лицо, но не идеи. Непоколебимость Зака в вопросах веры могла впечатлить кого угодно.

– Если Боевая школа запрещает мою религию потому, что она запрещает любую, должны быть запрещены все религии, сэр.

– Знаю, – кивнул Графф. – Я также знаю, что ты несносный тупица.

– Полагаю, данное замечание подпадает под категорию «Командир отвечает за моральный дух подчиненных», сэр? – невинно спросил Зак.

– И еще оно подпадает под категорию «Каким бы умником ты ни был, из Боевой школы тебе все равно не сбежать», – сказал Графф.

– Лучше уж умник, чем несносный тупица, сэр, – ответил Зак.

– Убирайся.

Час спустя к Граффу вызвали Флипа и Динка. Оба получили выговор, а стишок был конфискован.

– Может, и его ботинки заберете, сэр? – спросил Динк. – Инициал тоже наверняка удастся восстановить, когда Флип сходит в туалет. Специально слеплю его так, чтобы у вас не возникло никаких сомнений, сэр.

Помолчав, Графф отправил обоих обратно в класс. Он знал, что слухи о происшедшем разойдутся по всей Боевой школе. Но если бы он так не поступил, Зак наверняка постарался бы, чтобы все узнали о том, как тут на самом деле соблюдаются «религиозные обряды», а затем последовал бы кошмар в виде требующих разрешить им свои праздники ребят.

Со всей неизбежностью двое инакомыслящих, Зак и Динк, отказавшиеся следовать установленным порядкам, обречены были стать союзниками. Возможно, сами они об этом не знали, но фактически таковыми являлись – они преднамеренно раскачивали систему, пытаясь ее обрушить.

«Что ж, – подумал Графф, – я вам этого не позволю, дорогие мои маленькие гении. Ибо всем на самом деле плевать на день Синтерклааса или христианское ненасилие. Когда вы отправитесь на войну – а вы туда отправитесь, хотите верьте, хотите нет, Динк и Зак, – вам придется отбросить все ваше ребячество. Перед опасностью, грозящей гибелью всему человечеству, все земные банальности ничего не значат, пока не минует кризис. А он пока не миновал, чтобы вы там себе ни думали, маленькие тупицы».

Динк вышел из кабинета Граффа, кипя от злости.

– Если они не видят разницы между молитвой восемь раз в день и стишком в ботинке раз в году…

– Отличный был стишок, – заметил Флип.

– Дурацкий, – бросил Динк.

– Разве не в том был смысл? Отличный дурацкий стишок. Жалко, что не сочинил ничего для тебя.

– Я же не выставлял ботинки.

– Извини, – вздохнул Флип. – Я просто тосковал по дому и не думал, что кто-то меня поймет.

– И ты извини.

– Вот только жалеть нам не о чем, – сказал Флип.

– Да, – кивнул Динк.

– Собственно, даже забавно поиметь проблемы из-за того, что отметил день Синтерклааса. Только представь, что бы было, если бы мы праздновали Рождество.

– Что ж, – улыбнулся Динк, – у нас еще есть девятнадцать дней.

– Верно, – кивнул Флип.

К тому времени, когда они вернулись в казарму Армии Крыс, стало ясно, что все уже всё знают. Стоило Динку и Флипу появиться на пороге, как разговоры моментально стихли.

– Ну и дураки же вы, – сказал Розен.

– Спасибо, – ответил Динк. – Особо приятно слышать от тебя.

– С каких это пор ты заделался верующим? – требовательно спросил Розен. – Зачем устраивать из этого священную войну?

– Это не религиозный обряд, – возразил Динк. – Он голландский.

– Слушай, придурок, ты теперь в Армии Крыс, а не в Голландии.

– Через три месяца меня в Армии Крыс не будет, – ответил Динк. – Но голландцем я останусь до самой смерти.

– Национальность тут ничего не значит, – заметил кто-то из мальчишек.

– Религия тоже, – добавил другой.

– Само собой, религия имеет значение, – возразил Флип. – Иначе нас не вызвали бы к начальству и не объявили бы выговор за вырезанную в блинчике букву «Ф» и засунутый в ботинок смешной стишок.

Динк посмотрел вдоль длинного, загибавшегося вверх коридора. Зака, спавшего в самом конце казармы, от двери даже не было видно.

– Его тут нет, – сказал Розен.

– Кого?

– Зака, – ответил Розен. – Он пришел, сообщил о том, что сделал, а потом ушел.

– Кто-нибудь знает, куда он идет, когда хочет побыть один? – спросил Динк.

– Зачем тебе? – поинтересовался Розен. – Хочешь его поколотить? Я запрещаю.

– Хочу с ним поговорить, – ответил Динк.

– Ах, поговорить… – протянул Розен.

– Поговорить – значит именно поговорить, – сказал Динк.

– Я не желаю с ним разговаривать, – заявил Флип. – Тупая свинья.

– Ему просто хочется уйти из Боевой школы, – объяснил Динк.

– Если бы мы поставили вопрос на голосование, – сказал кто-то, – его бы и секунды тут больше не было. Только место занимает.

– Голосование? – переспросил Флип. – Да уж, очень по-военному.

– Иди, заткни пальцем дырку в дамбе, – бросил мальчик.

– Так вы теперь еще и против голландцев? – спросил Динк.

– Что поделаешь, если они до сих пор верят в Санта-Клауса? – сказал мальчишка-американец.

– В Синтерклааса, – поправил Динк. – Он живет в Испании, а не на Северном полюсе. У него есть друг, который носит его мешок, – Черный Пит.

– Друг? – переспросил мальчик из Южной Африки. – Больше похоже на раба.

– Какое счастье, когда христиане дерутся друг с другом, – вздохнул Розен, – а не режут евреев.

Именно тогда в дискуссию впервые включился Эндер Виггин.

– Разве не это должны предотвращать законы? Чтобы люди не враждовали из-за религии или национальности?

– И тем не менее мы все равно этим занимаемся, – сказал американец.

– Разве мы здесь не для того, чтобы спасти человечество? – спросил Динк. – У людей есть религии и национальности. И обычаи тоже. Почему мы не можем быть просто людьми?