Алексей Федоров - Потерянная земля

Ничего парень так и не узнал дельного. Даже от единственной, сумевшей выбраться из зоны — Кати… она была там младшим научным сотрудником. Валентин Александрович помнил ее еще красивой молодой женщиной, не обезображенной испытательным полигоном.

Еще не впустившей в себя неизвестную тварь, которая иногда брала над ее телом верх.

Он не бросил Катю. Пристроил заведующей в давно бесполезный ДК. Хозяева были против — но единственный раз Валентин Александрович уперся рогом в землю… и его послушали. А что, оставить ее умирать? Эти твари тоже когда-то людьми были…

А парнишку, как он сам рассказывал, по ночам мучили кошмары. И, поскольку Мишка не был дураком, вскоре понял, отчего… Они копались в его мозгах, как в ящике со всякой мелочевкой, переворашивая все сверху до низу. Неприятно, кто спорит. Мишка расписался перед работодателями в своем бессилии и засобирался домой. Но никто не планировал его отпускать… он сам стал экспериментом.

И он, не переживший катастрофу человек, переносил жизнь в поселке без каких-либо последствий. Сами-то вампиры не могли долго находиться в Выселках — у них уже через несколько часов ухудшалось самочувствие. Парнишка не пожелал смириться, начал скандалить, а однажды обмолвился, что нашел управу на них…

Да что ее искать, вот она, управа, на стене висит, отражая… отражая старика.

… А они не любят, когда прекословят. Валентин Александрович сидел под дверями собственного кабинета, прислушиваясь к доносящимся из-за двери голосам, чуть ли не испуганно глядя на секретаршу — Нинку, ведущую отчетность для хозяев.

Потом из-за двери послышался дикий вопль, перешедший в хриплый визг… через минуту вышел Николай, спросил у него огонька, забрался в свой престарелый молокан — и укатил как ни в чем не бывало.

В кабинет они входили на нетвердых ногах… но ничего страшного там не обнаружили. Пришлый сидел на полу, пуская слюни возил по истертому ковру чернильницу, имитируя губами звук мотора — очевидно, в его воображении чернильница была машинкой.

Через неделю умственное развитие парнишки дошло до уровня лет четырех — и на этом остановилось. Так появился в деревне местный дурачок. Валентин Александрович отправил его на ферму — и Мишка пахал как заведенный, с утра до ночи — а то и по ночам… Долго он не прожил — всего за полгода превратился в дряхлого старика и отдал богу душу.

Казалось бы, урок наглядный и повторения не требующий: нельзя идти против них — ан нет… Вот и сам пошел. Если они на самом деле умеют читать мысли, тогда у Валентина Александровича появилась прекрасная возможность закончить свои дни так же.

Он взбил мыльную пену, намазал щеки — не любил он всех этих новомодных буржуйских тюбиков, предпочитал по старинке. Повел бритвой, соскребая начинающую седеть щетину…

Мигнуло солнце — и от неожиданности он дернулся. Зар-раза! Второй раз за несколько дней. Как появились эти, снаружи, так все покатилось к чертям… Ну, вот и ладушки. Сколько можно-то…

Он стер кровь полотенцем, оставив лишь розовую полоску уже затянувшейся раны.

Банки взорвались и мясо местами обуглилось — но Вадик съел его за милую душу. Голод — не тетка, привередничать не приходилось. Вроде ведь недавно ели — с Русланом…

«Нет, стоп!!! Не думать!!!»

Вспомнилось некстати — Вадик читал однажды милый такой рассказик, Стивена Кинга, что ли — человек после крушения теплохода попал на необитаемый остров где совсем нечего было жрать. Голая скала посреди океана… Сначала ел чаек, потом, погнавшись за одной из них, сломал себе ногу. Вот точно так же, как Вадик… началась гангрена, а, поскольку человек был дипломированным хирургом, то он провел ампутацию.

И съел ампутированное. А, поскольку помощь не спешила, ему пришлось продолжать отрезать от себя по кусочку — и так до победного. Хорошая победа, нечего сказать… нет, его так и не спасли. Просто — форма речи.

Гангрена… Вадик, стиснув зубы, распорол штанину до колена. Отодрал от кожи вместе с успевшей запечься кровью. М-да… странно, что ни говори, видеть собственную кость — ее острые осколки торчали из голени, похожие на бутылочную «розочку». Даже — не странно, а… Вадик поискал слово, но не нашел. Это ведь умудриться нужно!..

И — заживать самостоятельно нога явно не планировала. Фигово, кто спорит… но, поправил сам себя Вадик, значит он уже на шаг ближе к дому. Он перетянул рану футболкой — все равно шину сделать не из чего. Это несложное действие заняло почти полчаса — боль, тупая и горячая, усиливалась, казалось, даже от слишком пристального взгляда. Полуголый, трясущийся от холода и страха, прополз по своей же кровавой дорожке к стене здания, волоча рядом останки сумки, в которой еще остались болты. Мало, слишком мало… нужно попытаться экономить…

У него почти получилось — он лишился лишь одного болта, расплавившегося в ударе новой молнии, возле угла здания. Чуть не обделался от неожиданности. Вадик сделал крюк, чтобы обойти опасное место. Черт, с какими же силами ученые шутили, если натворили такого? Почему-то вспомнилось — в одном из городов Японии, подвергшемся ядерной бомбардировке, на пешеходном мосту отпечатались тени погибших людей. Черт, если бы не та бомбардировка — всего этого могло и не произойти…

Люди от взрыва испарились, а их тени остались навек, выжженные в камне. «Товарищи ученые, доценты с кандидатами…» Что же вы творите, ироды? Ваша наука только убивать и способна… возле входа стоял насквозь прогнивший, вросший в асфальт «АМО», точно такой же, на котором разъезжали колхозники — видимо, на нем возили на работу научный персонал.

Дверь оказалась самой обычной, деревянной, с небольшим окошком в верхней части. Она выглядела даже слишком обыденно… впрочем, Вадик и сам не знал, чего он ожидал. Как вообще должна выглядеть дверь секретного объекта? А черт его знает. По идее, все это должно быть огорожено бетонным забором с колючей проволокой по верху и пулеметными вышками через равные промежутки. Или — не должно?

На облупившейся вывеске под бетонным козырьком можно было разобрать лишь обрывки слов — «НИИ», «… сельхоз…» — и что-то еще, вообще не читаемое. Конспираторы хреновы. Вадик попробовал приоткрыть дверь — ему пришлось подняться по стенке, чтобы достать до ручки. Та сначала не хотела поддаваться, затем со скрежетом приоткрылась на ширину ладони — и, сломав петли, обвалилась вниз, перегородив проем наискосок. Вадик от грохота сжался — слишком привык к гнетущей тишине, густо плывущей вокруг.

Ч-черт… только сейчас он понял смысл выражения «поджилки трясутся». Тряслись и поджилки, и руки, и ноги… судорожно захотелось вскочить, заорать, убежать отсюда сломя голову — пусть даже на одной ноге, лишь бы подальше. Сердце грохотало набатом где-то в горле. Но Вадик заставил себя — и лишь бог знает, скольких седых волос это ему стоило.