Ру Эмерсон - Красавица и чудовище

Обдирая руки о край бетонной трубы, она плюхнулась одной ногой в воду по самую щиколотку. Боль, холод и неприятное ощущение мокрой, хлюпающей туфли немного привели ее в чувство. Она заставила себя идти медленнее и смотреть, куда ступает. Она все еще тяжело, но уже без боли дышала, когда наткнулась на железную решетку и закрытые ворота, которые отделяли ее от Подземелья.

Закрыто. Она снова была во власти паники: била кулаками по бесчувственному металлу, затем прислонилась к воротам, чтобы не упасть, если подкосятся колени. «Пожалуйста, о, пожалуйста, будь здесь». Она готова была разрыдаться и рухнуть прямо в грязь, когда услышала за спиной низкий голос и ощутила чье-то присутствие.

— Я здесь.

Она быстро повернулась и увидела гриву золотистых волос и длинную черную накидку.

— Винсент! Винсент!

Слезы застлали ей глаза, она обвила руками его шею и крепко обняла его.

Винсент глядел на потрясенную женщину в сверкающей одежде, вдыхал исходящий от нее тонкий аромат. Лиза. Он пропустил через себя это имя, ни с чем его не ассоциируя, потом нежно взял ее за плечи и притянул к себе.

Только немного успокоившись, Лиза заметила в нем перемену — именно перемену в нем, а не в его размерах, хотя он подрос с тех пор, как она видела его в последний раз. Ей пришлось поднять руки, чтобы достать до его шеи; руки ее ощутили крепость мускулов там, где раньше были просто длинные, тонкие юношеские руки.

Однако, хотя он держал ее крепко, как бы защищая, в его прикосновении не было никакого чувства, будто он был ее партнером на танцах всего несколько часов назад. Она отступила назад, чтобы хорошенько рассмотреть его, и глядела с восхищением и удивлением.

На него было удивительно приятно смотреть: высокий рост и осанка вовсе не казались несовместимыми с львинообразным лицом. Лиза, пожалуй, не могла бы вспомнить время, когда не знала его. Она сразу же приняла его как лучшего друга, но не переставала удивляться его внешности, никогда не воспринимая это как нечто само собой разумеющееся. Она запомнила Винсента молодым и энергичным, всегда готовым выполнить все ее желания. «Добровольный раб», как говорили девочки. Он никогда не был спокоен, по крайней мере когда они были вместе; был таким же веселым, как и она, когда они вместе бегали и играли, и потом, когда они исследовали туннели, он говорил и говорил — бесконечно. Он был необычайно грациозен, по крайней мере до переходного возраста, когда он вдруг стал бурно расти, и это застало его врасплох. Но и тогда он не выглядел неуклюжим и угловатым, как многие другие мальчишки.

Ее глаз танцовщицы отметил в нем гармонию и изящество. Он сильно вырос. Лицо его стало — нет, не старше, но более зрелым, брови — более густыми, лицо — более тонким. Слабый свет, падающий на него из бокового туннеля, резко очертил его скулы. Волосы стали темнее и гуще, подумалось ей.

Внутренняя гармония и сила придавали его движениям грацию танцовщика, но это было не только физическим аспектом. В нем ощущалось какое-то внутреннее спокойствие, эмоциональный покой, и это тоже было новым.

А может, это она болтала без умолку, а он внимал ее словам. В те редкие моменты, когда она предавалась воспоминаниям, она не могла припомнить, что говорил ей Винсент.

Она не могла сказать, сколько времени она стояла и глядела на него. Он тоже смотрел на нее своими прекрасными, синими, как небо, глазами — и ждал. Она стряхнула с себя последние остатки ужаса и счастливо рассмеялась.

— Винсент. Дай же мне как следует рассмотреть тебя!

— Лиза.

У него был низкий, звучный, ласкающий голос. Образ холодного Коллина сразу развеялся, будто его никогда и не существовало.

— Ты очень изменился, — сказала она и обняла его — на этот раз от переполнявших ее чувств. — Ты единственный из всех в этом мире, о ком я вспоминала.

Она взглянула на него. Он просто наблюдал за ней, и она не могла прочесть, что выражали его глаза. Ей стало как-то неловко, улыбка застыла на ее лице.

— Я забыла, какой ты спокойный. — Она действительно забыла. Ведь это она тогда трещала как сорока, а он слушал. А он все молча стоял, не делая попытки подойти к ней и дотронуться до нее.

— Ты сердишься, потому что я вчера не пришла?

Он покачал головой. А действительно ли она намеревалась сказать ему всю правду? И как ей такое могло прийти в голову! Даже если он и остался прежним Винсентом, она не сможет заставить себя сказать все как есть, не сможет выразить словами все эти мерзости, не может позволить ему думать о себе так, как было на самом деле.

Она весело рассмеялась, провела пальцем по решетке, загораживающей вход в туннель, и вдруг сделалась необычайно разговорчивой.

— Я бы пришла, если б могла. Я хотела, но, видишь ли, мистер Пальмиери… — Коротко вздохнув, она снова повернулась к нему лицом. — Наш патрон мистер Пальмиери пригласил меня на ужин. Он впервые увидел меня на сцене, когда мне было двадцать два года. — Ложь полилась уже гораздо свободнее. Она улыбнулась своей самой очаровательной улыбкой. — И… в общем, он подписал с нами контракт на весь сезон…

Улыбка вдруг стерлась, поглощая слова, скрытое извинение — и ложь. А он молча стоял, наблюдая за ней.

Винсент смотрел на нее и старался не показывать своего огорчения. Он почти совсем забыл Лизу, какой она может быть. Тогда, много лет назад, она приводила его в отчаяние, валяя дурака, когда нужно было быть серьезной, и работая под дурочку и отчаянно флиртуя в самое неподходящее время. Будто она абсолютно ничего не понимала, будто для нее имела значение только она сама, ее красота и ее одежда. Но ведь он поощрял ее, как, впрочем, и другие. Она так и не отучилась говорить неправду. Неужели она думает, что никто не догадывается, что она лжет. Он посмотрел в глубь туннеля, где была водовыводящая труба и внешний мир. Совсем близко, и оттуда пришла Лиза, будто преследуемая всем злом мира.

Она проследила за его взглядом, и после всех этих долгих лет, проведенных Наверху, к ней вернулась прежняя выучка. Это место не должно быть обнаружено, о нем никто не должен знать: от этого зависело благополучие многих, и в данный момент и ее жизнь. Он опасался за Подземелье, боялся, что она может подвергнуть их опасности.

— Не беспокойся. Я была в Нью-Йорке. Я просто… — Она набрала в легкие воздуха. — Просто хотела увидеть тебя, Отца и всех.

— Но раньше ты не приходила.

Он не хотел, чтобы это звучало обвинением, но она восприняла его слова именно так. Лицо ее сразу же превратилось в маску безо всякого выражения.

— Это верно, — тихо промолвила она, и теперь он не мог определить, что было у нее на уме. — Воспринимай меня как свою беспутную сестру, давно потерянную и всеми забытую, которая наконец пришла в свой дом.