Вадим Картушов - Стазис

Крувиму было плевать. Он искал свою мать, а волна с запада может пойти в задницу. Он руками возьмет эту волну за загривок и развернет обратно, если потребуется. Он пробежал уже весь город, и с каждым часом надежда таяла. В последний момент он пошел к периметру. К тому месту, где повстречал Дмитрия. К той дыре в заборе, через которую он практически своими руками провел его в город.

Недалеко от входа дежурил тот же патруль, что едва не задержал их в ночь знакомства. Крувим испугался, что патрульные узнают его. Но они, кажется, ничего не помнили о встрече. Возможно, они забыли даже о самом факте ее.

Бойцы у периметра честно пытались ему помочь, но никто из них не видел его мать. Тут нечего было делать женщинам. У периметра жили только отверженные, те, кому нечего терять, или глубокие старики. Многие старики переселялись ближе к периметру, когда чувствовали скорую смерть. За периметр Крувима не пустили – сказали, нынче там неспокойно. А когда там было спокойно? Он поблагодарил и попрощался, зная, что придет сюда ближе к вечеру, когда стемнеет достаточно. Вернулся, прополз мимо патрульных маршрутов. Пришлось полежать на холодной ноябрьской земле, но сам виноват – упустил обход, теперь надо ждать. Дыра была на месте. Кажется, на ржавом куске арматуры в раскрошенном бетоне осталось даже несколько ниток с его куртки. Он зацепился плечом, когда перелезал. А Дмитрий тогда помог ему встать. «О чем мы говорили? – подумал Крувим. – Я помню свои эмоции, но забыл, о чем именно мы говорили».

Он даже зачем-то нашел ту поляну, на которой пьяным играл на гитаре, воображая, как соберется с силами, уйдет и бросится в Стазис, чтобы всем вокруг стало стыдно и больно, и особенно той девушке с васильковыми глазами. Прошло совсем немного времени, но казалось, что это случилось полжизни назад. «Как стыдно и глупо», – подумал Крувим.

Обратно шел вновь через весь город, по той же дороге, которой они ходили с Дмитрием. Все пытался вспомнить, о чем именно они говорили, да никак не мог. Он воскрешал в памяти их разговор и чувствовал, что слова звучали, но не буквами и звуками, а оттенками. Словно они общались безъязыкими. Но Крувим точно помнил, что слова были. Разумеется, он прошел по всем ее друзьям и знакомым. Заглянул даже туда, где ее быть не могло. В местный кабак, в дом правления, на котельную. На исходе третьего дня он просто стучался в разные дома наугад. Староста помог ему развесить объявления и передать информацию всем городским патрульным, но толку от них было мало.

На исходе третьего дня Крувим вернулся домой. Каждый раз, возвращаясь домой, Крувим ожидал увидеть мать на кухне. На самом деле, от него ничего уже не зависело, и это чувство, всегда такое привычное, вдруг наполнило дикой яростью. Крувим даже испугался собственного отражения в запыленном зеркале прихожей, когда разувался. За три дня он съел только один кусок пирога с ревенем и котлету, и ту силком впихнул староста. Сил уже не оставалось. Надо сходить на кухню, посмотреть, что осталось на леднике.

На кухне был Дмитрий. Он сидел прямо за обеденным столом, развалившись и закинув ногу на ногу. Рядом лежал его шлемофон летчика. Оказалось, что у Дмитрия черные с проседью волосы, только проседь шла как-то странно – не привычной мелкой солью, а широкими прядями. Он сидел на стуле, который пустовал много лет. С тех пор, как пропал отец Крувима.

Дмитрий заметил Крувима, помахал ему рукой, но продолжил рисовать. На столе он разложил блокнот и что-то увлеченно чертил угольным карандашом. Крувим успел разглядеть большую звезду на какой-то башне с зубцами и неизвестные ему руны.

– Проходи. Чаю попьем, – сказал Дмитрий и улыбнулся половинкой рта.

– Я только топор возьму, – ответил Крувим осипшим голосом.

– Это пожалуйста, – сказал Дмитрий.

Он продолжил рисовать, даже не повернув головы в сторону Крувима. Тот несколько секунд стоял в трансе, потом сорвался за топором во двор. В прихожей Крувим успел различить, как Дмитрий устало вздохнул ему вслед. Он метнул топор сразу, как оказался на пороге кухни. Крувим понимал, что делает все неправильно, но не смог совладать с яростью. Дмитрий увернулся от неловко брошенного топора без видимых усилий.

– Мне нравится, – сказал он. – Ты взбешен. Это хорошее состояние. Полезное.

Крувим схватил кухонный стул и попытался ударить через стол. Дмитрий перехватил стул и отбросил в сторону одной рукой. Другой рукой он продолжил рисовать. Рисунок выглядел так, будто его делал ребенок, которому в школе задали изобразить праздник, – схематичные человечки пляшут в хороводе. В центре их танца была башня со звездой.

– Ты хочешь избить. Ударить меня. Но смысла нет. Я сильнее физически, – сказал он. – Даже если убьешь. Что изменится. Даже легче не станет. Думай, прежде чем.

– Ты ее украл! – закричал Крувим.

– Я не крал, – сказал Дмитрий. – Я ничего не делал. Зачем мне приходить. Если я украл. Я пришел помочь. Уйми гнев. Вспомни, чему я учил.

Крувим попытался толкнуть на него стол. От толчка угольный карандаш слетел с рисунка и оставил некрасивую полосу. Дмитрий поглядел на бумагу, и уголки его губ опустились. Со стороны можно было подумать, что он расстроен.

– Ты украл, ты убил. Если нет, то ты что-то с ней сделал. Ты колдун, ты что-то с ней сделал. Зачем она тебе? Зачем тебе моя мама? – спросил Крувим, задыхаясь.

– Я не крал. Ничего не делал. Но знаю, где она, – ответил Дмитрий.

– Где?

– Она здесь, – сказал Дмитрий и указал на рисунок. – Она там танцует.

Угольные человечки на нем водили темный хоровод. Крувим увидел, что они сливаются в мельтешащий круг, их очертания смазывают и меняются, словно нарисованные человечки и впрямь танцуют.

Но это просто в глазах поплыло. «Нарисованные человечки не могут танцевать», – подумал Крувим. Дмитрий щелкнул пальцами. Крувима дернуло, как от удара током. Он понял, что несколько десятков секунд неподвижно смотрел на рисунок с танцующими людьми, будто впал в транс.

– Сосредоточься. Сядь, не торопись. Успокойся. Сначала думай. Потом делай. Всегда слушай меня.

Крувим попытался успокоиться. Включить в себе рациональное начало. В самом деле, зачем Дмитрию было приходить, если он сотворил что-то страшное с мамой? Просто позлорадствовать? Разве он такой человек? Крувим собрался с силами и сел напротив Дмитрия.

– Выпей чаю, – предложил Дмитрий.

Крувим взял кружку. Руки так дрожали, что ложечка в ней отбивала мелкую дробь.

– Твоя мама ушла. За периметр, – сказал Дмитрий. – Стазис забрал ее. Но она еще жива. Она танцует сейчас.

– Что значит – танцует? Где она танцует?

– Сложно сказать.

– Ты сказал, что знаешь!

– Я знаю, – ответил Дмитрий и показал Крувиму рисунок.