Дэвид Вебер - У рифов Армагеддона

— Я понимаю, сейджин Мерлин. — Хааральд глубоко посмотрел в эти неземные сапфировые глаза, и его голос был мягким. — Говорят, что сейджин служит замыслу Божьему, а не человеческому. Тому, кто принимает совет сейджина, лучше всего запомнить, что замысел Божий не обязательно должно включать его собственный успех или даже выживание. Но одна из обязанностей короля в том, что он должен умереть за свой народ, если Бог требует этого от него. Что бы ни потребовал Божий замысел для Черис, я заплачу, и, если вы настоящий сейджин, если вы действительно служите Его замыслу, этого более чем достаточно для меня, независимо от того, какое будущее меня ждёт.

Мерлин опять сидел в своей комнате.

Влажная безветренная ночь тяжело наваливалась на её окно. Нимуэ Албан, родившейся и выросшей в Северной Европе на Старой Земле, могла бы счесть эту ночь некомфортно душной, несмотря на сезон, но ПИКА не беспокоился о таких незначительных мелочах. Мерлина больше поразила беспросветная темнота безлунной ночи, которая была ещё одним из самых чуждых аспектов Сэйфхолда для человека, имевшего разум Нимуэ Албан. Нимуэ была ребёнком технологической цивилизации, иллюминация, свет и энергия которой разгоняли тьму и накрывали её города, отражаясь в облаках в самые тёмные ночи. Для Сэйфхолда, Теллесберг был хорошо освещённым городом, вот только освещение на этой планете исходило от простого пламени горящего дерева или воска, жира или масла, слишком слабого, чтобы изгнать ночь.

Как и сам Теллесберг, по сэйфхолдийским стандартам, комната Мерлина была хорошо освещена. Свет шёл не от свечей, а от изящных, бездымных ламп, наполненных маслом кракена, оснащённых новомодными полированными отражателями, размещённых позади горелок, чтобы усиливать и направлять их свет. Несмотря на это, имеющегося света едва хватало для комфортного чтения, особенно причудливой каллиграфии в рукописном томе на столе Мерлина. Поколения людей на Сэйфхолде читали в таких условиях, но расплачиваться приходилось чрезмерным напряжением глаз.

Мерлин, однако, имел определённые преимущества. Во-первых, его искусственные глаза были не восприимчивы к напряжению. Они так же были наделены технологией усиления света, которая делала комнату — и, конечно, бездонную ночь снаружи — светлой, как днём. Он убрал из поля зрения привычный для ПИКА десятидневный таймер обратного отсчёта, и теперь ничего не отвлекало его от беглого просмотра копии Священного Писания Церкви Господа Ожидающего в толстом кожаном переплёте.

Это было далеко не в первый раз, когда он читал «Писание», но не взирая на это он находил эту книгу всё более увлекательной, в том смысле, как детектива, расследующего убийства, возможно, увлекла бы автобиография серийного убийцы-садиста, которого он знал, как друга детства. В книге было множество нравоучений и нюансов, с которыми Мерлин не мог не согласиться, как бы сильно он ни хотел. Маруяма Чихиро позаимствовал многое у существующих религий, и основа его «Писания» была знакома почти любому богослову Древней Земли. Мерлин, по большей части, размышлял о том, что, несомненно, это было неизбежно, поскольку устойчивое общество требовало основополагающих рамок правил и законов, которые принимали те, кто в нём живёт. На протяжении всей истории человечества религия была одним из главных источников этой легитимности, и именно эта часть Писания породила священников, таких как епископ Мейкел.

Однако религии, из которых Маруяма взял свои основные заповеди и моральные принципы, были результатом подлинной попытки понять или, по крайней мере, осмыслить Бога или какую-то высшую силу, к которой стремились её приверженцы. А Священное Писание Церкви Господа Ожидающего было не таким. Оно было намеренным мошенничеством, совершённом его последователями, действия которых прямо противоречили принципам и верованиям религий, из которых было взято так много. Это была ложь, использующая тот голод в человеческих существах, который побуждал их искать Бога, в каком бы то ни было имени или виде, в течение всей истории человечества, не просто для контроля, но для перепрограммирования. Для того чтобы подавить любое чувство познания, которое могло угрожать этому мошенническому шаблону, Эрик Лангхорн и Адори́ Бе́дард создали молот, который мог забить любое будущее человеческое общество в тот образец, который они нашли хорошим.

Мерлин должен был признать, что совместно Лангхорн, Бе́дард и Маруяма сумели убить совсем немало птиц одним камнем Писания. Он вернулся к началу тома и поморщился, снова взглянув на оглавление. Книга Лангхорна, Книга Бе́дард, Книга Паскуаля, книги Сондхайма, Траскотта, Шуляра, Чжо-чжэн, Чихиро, Андропова, Хастингса.

Список можно было продолжать и продолжать, каждая книга приписывалась одному из «архангелов». Писание не содержало ни одного евангелия, написанных простыми смертными. Такие писания, созданные людьми, существовали в «Комментариях», «Озарениях», не говоря уже о «Свидетельствах», которые также были центральной частью писания и авторитета Церкви Господа Ожидающего. Но ни одно из этих просто человеческих писаний не могло сравниться с законностью и основоположением Писания, поскольку, в отличие от них, каждое его слово было передано непосредственно из уст Божьих через его бессмертных ангелов.

«Писание» было не просто инструментом социального контроля. В действительности, «Книга Лангхорна» была посвящена «закону Божьему», как учению Церкви Господа Ожидающего. Мерлин несколько раз мысленно поперхнулся, пробираясь сквозь прикрытые любовью полуправду и откровенную ложь, из которых Лангхорн — или, возможно, Маруяма, пишущий за Лангхорна — соткал смирительную рубашку, которую он надел на обитателей Сэйфхолда. А «Книга Бе́дард», которая была по меньшей мере столь же трудна для восприятия Мерлина, была шедевром психологии на службе обмана и контроля над разумом, который радовал подзаголовком «Книга Мудрости и Самопознания».

Но многие другие из этих книг были, фактически, практическим руководством по терраформированию и колонизации чужой планеты.

Например, «книга» Архангела Хастингса была на самом деле атласом — очень подробным атласом всей планеты, основанным на тщательных картах, которые экипаж Шань-вэй сделал во время своего первоначального этапа терраформирования. Карты в копии Мерлина были слишком мелкими, чтобы от них была хоть какая-то польза, и в них закралось довольно много искажений, но мастер-карты были тщательно сохранены в Храме. На самом деле, мастер-карты были одними из самых святых артефактов Церкви. Их «бумага» из усовершенствованной синтетики была огнестойкой, водостойкой и такой же прочной, как пяти миллиметровый лист чеканной меди, и практически невосприимчивой к возрастным изменениям — всё это, конечно, убедительно доказало их «чудотворный» характер.