Юрий Мори - Метро 2035: Эмбрион. Начало [litres с оптимизированной обложкой]

– Да здесь я, – опомнился Кат. Которого, впрочем, тогда звали просто Саша. Александр. Шурик.

– Выйти из строя! Сто отжиманий.

– Есть сто отжиманий, – спорить с воспитателем бессмысленно, себе дороже.

Пока он, отдуваясь, отжимался перед строем, Зинченко закончил перекличку. Поглядывая на равномерно поднимающееся и так же опускающееся тело воспитанника – вдруг не дорабатывает? – он прошелся перед шеренгой. Тридцать два подростка от тринадцати и старше. Витьке Плешкову скоро восемнадцать, наверное, самый взрослый из них. Лица бледные, солнца никогда не видели – и таких большинство, хотя их изредка выводили на поверхность. Только что толку, выросли-то они все здесь. Светлые волосы кажутся прозрачными, темные – с оттенком вездесущей подземной серости, как присыпанные пылью.

– Мне рассказали… – Он снова улыбнулся. – Что после отбоя вчера кое-кто просил у товарищей еду. Как вам известно, это нарушение режима. Серьезное нарушение. Все знают?

Шеренга согласно загудела.

Зинченко кивнул. Движения у него были мелкие, суетливые. Он весь такой был – небольшого роста, с неприметной внешностью спецслужбиста. Мелкий и суетливый. Волосы редкие, блеклые, лицо незапоминающееся. Только глаза колючие. Живые, но злые.

– Так вот… Виновный – которого я знаю – должен сам сознаться и понести наказание. Иначе я приму меры ко всему классу.

С бетонного потолка, расчерченного на квадраты арматурой, где-то за спинами учеников капала вода. Размеренно, неторопливо. Ей, воде, спешить некуда – целое водохранилище рядом, вот и над Базой земля сырая. Соберется капля, с трудом просочившаяся сквозь грунт и бетонные блоки, слои изоляции и утепления, найдет дорожку и – бамц! Дежурный потом вытрет, никто даже внимания не обращает.

Кат заканчивал шестой десяток упражнений. Не самое страшное наказание, если честно. При больной фантазии Зинченко можно было ожидать худшего. Учиться-то было интересно. Было, пока капитан не стал их воспитателем. Стрелковое дело, рукопашный бой, практика выживания. Да много чего еще хорошего. А теперь вот не повезло, просто сразу и не поняли, насколько. Оставалось меньше года до выпуска, до того, как они станут полноценными бойцами Базы. Надо терпеть. Молчать и терпеть, только сил уже не было.

– Кравец!

– Я.

– Кто вчера был такой голодный, скажи нам?

– Не могу знать, товарищ капитан!

– Ясно… Ну что ж, присоединяйся к Волкову. Двести отжиманий.

Вот черт! Две сотни Максу, худому, с кривыми от рождения руками – это жестоко. Он умница и отличник по книжным занятиям, но с физухой у него плохо. Потом опять два дня пластом лежать будет. О стрельбе скорбно промолчим – Макс был подслеповат, а очки на Базе дороже патронов.

Кат, не останавливаясь, подмигнул ложащемуся рядом Кравцу. Больше ничем не утешить.

– Товарищ капитан, воспитанник Волков упражнения закончил! – проорал Кат, вскакивая.

Зинченко, выбиравший очередную жертву – ясен пень, Валерик, который и был виновником торжества, сам не признается, – даже вздрогнул.

– Да? В строй, Волков, в строй… Или ты нам назовешь фамилию нарушителя?

– Никак нет, не могу знать! Спал. – Кат сделал виноватое и немного идиотское лицо. Такие гримасы нравятся мудакам при должности.

– Так, ублюдки! – потеряв к нему интерес, продолжил Зинченко. – Засекаю две минуты. Если к концу срока виновный не сознается, я накажу не только его – побольше, конечно, – но и весь класс. Дисциплина превыше всего!

Такие моменты Кат ненавидел. Сейчас этот урод начнет грузить класс про величие человечества – которое давно себя угробило, необходимость сомкнуть ряды и выполнять любые команды старших и его персонально.

Судя по тому, что он видел, Макс уже спекся. Десятка три отжиманий – его предел, а теперь уже какие-то змеиные позы. Валерик, между тем, молчит как партизан. Словно не он вчера ходил между рядами коек, клянча хотя бы сухарик. Сейчас делает умное лицо и молчит, подставляя всех. В рожу бы ему, да только не поможет. Натура такая гнилая, кулаками не выбьешь.

– Ярцев, а что ты нам скажешь? – Зинченко в упор смотрел на Валерика. Тот понурился. Сжался весь, змееныш, но молчал.

– Не могу знать, товарищ…

– Сука ты, Валер. Всех же накажут.

Это кто-то из девчонок не выдержал. Понятно, что не Консуэло, та кремень. А это Светка, похоже. Плакса и стукач, сама, наверное, Зинченко все и донесла.

Воспитатель демонстративно смотрел на часы. Даже весь красный, потный Макс за его спиной, уже лежащий на бетоне казармы, его сейчас не интересовал. Никуда не денется, а здесь такой славный шанс наказать всех!

Кат решился. Тряхнув прядью волос на макушке, он решительно сказал:

– Товарищ капитан, разрешите обратиться?

– О как… – удивленно повернулся Зинченко. – Давай, Волков, излагай. Кто же этот голодный нарушитель устава?

– Я, товарищ капитан.

Класс ахнул. В спину Ката кто-то ткнул кулаком, не иначе, Витька, пытаясь остановить друга.

– Удиви-и-тельно… – протянул Зинченко. В его ледяных, цвета выцветшей джинсы глазах мелькнуло что-то. Уважение не уважение, черт его знает. – Значит, ты?

– Значит, я. Жрать хотелось.

Капитан сунул руку в карман, достал портсигар. Явно с поверхности – золотой, тяжелый. Крышка блеснула камнями. Выбрал самокрутку, прикурил. В городских убежищах курили многие, а вот на Базе это редкость. Фомин крайне неодобрительно относился, но для Зинченко сделал исключение, лишь бы на совещаниях не дымил.

– Иди сюда, – негромко сказал воспитатель Кату.

Выйдя из молчащего строя, тот был готов ко всему. Ну, сам нарвался, виноватых нет. Но Валерик, конечно, сука. Не поспоришь.

– Ты дурак? – выпустив в лицо подошедшего Ката струю густого вонючего дыма, осведомился Зинченко.

– Никак нет, товарищ капитан! Тесты сдавал, годен, – прикинулся идиотом подросток, но было поздно.

– Дурак, дурак… – так же тихо продолжил Зинченко. – Ну, ничего. Четверо суток карцера на воде.

– Чего много так? – растерянно спросил из глубины строя Витька. Остальные молчали. Тяжело. Напряженно.

– А как же? – с деланым весельем, которое хуже злости, откликнулся воспитатель. – Двое суток за нарушение, раз сам сознался. А еще пару – за вранье руководству… Ярцев!!!

Зинченко заорал так, что, кажется, даже подслеповатые лампочки под низким потолком вздрогнули:

– Ко мне! Двое суток карцера за попрошайничество!

Кат стоял вплотную к капитану, нависая над его невысокой фигурой, но лишь бессильно сжав кулаки. Броситься на него? Врезать? Изобьют до полусмерти, нападение на офицера…

Валерик подошел к ним, едва не плача. Потом рухнул на колени и приник лицом к ногам оторопевшего Зинченко, едва не выронившего самокрутку.