Василий Биратко - Возрождение, или Граната в руках обезьяны [СИ]

— А что такое граната? — перебил я.

— Не знаю. Наверное, самое страшное что-то.

— А обезьяна?

— Это ты, несмышлёныш. Хватаешь все, не зная, к чему могут привести последствия.

— Светлич говорил, что это плод, который стреляет семенами в разные стороны, все разом, а обезьяна лохматое чудище, которое знает, где их брать, она их носит недозрелыми и бросает в жертвы, убивая всех, иногда и себя, если плод перегрелся в руке, — предположил Зверобой.

— Интересная трактовка, мне дед говорил, что это высушенный кал огромной обезьяны, который при ударе взрывается как, гриб-дьмуховец, а сама обезьяна грызла камни для пищеварения, отчего в кале прессовались мелкая галька, — окончил Старомир и ушел, глубоко задумавшись сам над своими словами.

На меня также навалилась тревога. Наше гробовое молчание разрядил вошедший Ярик.

— О, ожил. Ну слава богу. Что с тобой было?

Все как по команде дружно засмеялись.

— И он туда же. Начинай снова свою сказку Эйншейн.

— Нет, хватит, теперь ваша очередь, как ваш там поход за солью, Спас не подвел?

— О, не хватало нам Донжуана, он лучше нашего рассказал бы.

— Столько хохмы от Спасителя твоего.

— Да и сам бы он добавил бы чего, — наперебой загомонили все разом.

— Короче, — сказал Следопыт. — Приехали туда очень быстро.

— Да я только успевал бежать впереди с солью. Спас чуть не задавил меня, когда я споткнулся о корень, — вставил Зверобой.

— Гордись, бык молодец, никого не признавал, шел только за тобой.

— Да ну тебя.

— А этот тигр, бывало, выскочит сзади. Перескакивая через куст, так шарахнет Спаса, а тот галопом на меня.

Все дружно рассмеялись.

— Да ну вас, вам смешно, а каково мне лежать меж ног громадины? А он еще поднял хвост и лепешками бросался, брызги в стороны.

Еще громче заржали мы.

— Да успел я увернуться. Только, перекатываясь, я в другие влезал.

Все, смехотерапия меня свалила, я качался по полу в судорогах, как представил себе картину, как Зверобой перекатывался, изворачиваясь от лепешек, как от меча грозного противника.

— Когда приехали туда, представление продолжилось. Спас, увидев соль (а там вся пещера из соли), стал просто грызть ее, как мы только его не уговаривали, даже на тигра не обращал внимания. Тогда поводырь натравил тигра по серьезному, и тот со всего размаху вскочил на быка и запустил когти, кусать, правда, не стал. Что там было! Спас издал боевой рев, крутанулся на спину, перекатился с боку на бок, изрядно помяв обидчика своей тушей. Тот наконец отцепил когти и треснул лапой по морде. Это был предел бешенства. У быка налились кровью глаза, из ноздрей повалил пар, еще немного — и огонь появился бы. Опустив рога, рванул к тигру, но кошка есть кошка, она вскочила на дерево и струей залила ему глаза. Озверев окончательно, зубр отходил назад и с разгона врезался в ствол, стараясь стрясти обидчика. Дерево росло на обрыве берега моря, годами подмытое водой, не выдержало натиска монстра, рухнуло вниз, увлекая за собой камни и землю, на которой стоял бык. Корни меж камней тянулись далеко от дерева, один из них хлестнул быка меж ног, и тот от боли прыгнул следом за тигром. Охладившись немного, они дружно вышли из воды, поглядев друг на друга, издали каждый свой боевой клич, умчались в лес, до самой ночи они бесились, ревя, затем пришли бок о бок, как лучшие товарищи.

— Назавтра, проехавши полдня, Спас снова повернул к соли, — вставил Следопыт. — Зверобой, взяв мешочек соли, снова шел впереди, выделяя ему по щепотке. Так прошли день. Спустя еще день его одолела жажда, всю воду выпил, бурдюки были пусты еще вчера. Спас рвался к воде, благо она была впереди. Он продолжал переть повозку, не останавливаясь, обломав колеса, потеряв немного соли, он как санки тащил, не глядя на ночь.

— Ничем нельзя было остановить этого монстра, бежал с немалым грузом до самой речки. Здесь, испивши водицы вдоволь, раздул бока, словно беременный десятком телят. Проехавши немного, Спас открыл пальбу таким фонтаном, — снова смех.

— Во-во, теперь и вам досталось, — засмеялся Зверобой. — Представляешь, поднимается хвост, я сразу понял, спрыгнул на землю, а эти зеваки еще веткой пырнуть хотели для хохмы, ну и получили свое.

— Но если бы не мы, то пришлось бы выкинуть всю соль. Мы заслонили собой ценнейший продукт, — хватаясь за живот, сказал Следопыт.

— Нет, вы бежали, как трусы, только один воин рискнул жизнью, раскинувши шкуру оленя, закрыл ею и собой соль.

— Но первый удар отразили мы.

Ржачка не прекращалась до глубокой ночи. Надорвав животы, уже собрались расходиться, только улеглись, как появился не запылился, нет, скорее, запылился Донжуан. Он предстал пред нами, как новорожденный, без одежды, весь исцарапан, не было живого места на теле. Немного отдышавшись, он продолжил смехопанораму.

— Покутил в этом селе пару дней после вашего отъезда, мне подсказал один воин, увижу — морду набью, что в соседнем селении совсем не осталось воинов, погибли, сражаясь с северным монстром, — начал свой рассказ Донжуан.

— Ну я, конечно, туда, и правда одни девицы. Вот гульнул так гульнул, разрывали на части. И вдруг вернулись мужья, они это время мамонта тянули. Чуть ноги успел унести, даже одеться не успел, гнались за мной с полдня. Тогда, видя, что не уйти от возмездия, прыгнул вбок, в малинник с крапивой. Правда не подрассчитал, малинник с крапивой оказался семечками, а вот дальше рос ежевичник, и я, держа хозяйство в руках, шагов сто ломился, затем залег. Преследователи постояли, посвистели, но за мной не полезли, — весело закончил свой рассказ Донжуан.

— А обойти они не могли?

— Не-а, я лежал в центре, да и не видели, в каком месте я залег.

— Хорошо, женилку не оторвал. Будет, за что повесить тебя в следующий раз, — уколол Следопыт.

— Пролежав так до ночи, стал выбираться, забежал я в состоянии аффекта, адреналин, во! Боли не чувствовал, а вот назад это был сущий кошмар. Кое-как раздвигая ветки зарослей, я метр за метром почти до утра выбирался. Пришел в селенье, подождал до ночи. У вас здесь такой шум, думал, что гулянка какая-то или воины ищут меня, куда мне голому, замерз совсем, а что у вас здесь приключилось, а?

— Нет, только не сейчас, завтра, а то меня точно лихорадка убьет, если не от болезни, так от смеха, — попросился я, держась за живот.

К утру, принеся медвежью шкуру, всеми усилиями размяли, отскоблили и пошили новую одежду для Донжуана, правда, ноги и руки его были похожи на деревья, где медведь точит когти, разодраны, покрылись сплошной кровавой коркой.

Еще погостив пару дней, ждали, пока я наберусь сил. Да и Донжуан залечит тело, ноги сильно опухли. Волхв прознал о проделках, в мазь добавил какую-то траву, отчего ноги и руки Донжуана стали зеленые-зеленые, а женилка и задница ярко-синие.