Карл Шрёдер - Королева Кандеса

— Всегда говорила, что знание своих клиентов окупается, — сказала ботанистка. — Я верно оценила ваш потенциал.

Венера подняла на нее глаза.

— Вы так видите свое дело? Судить о потенциале людей? Как о бутонах цветов — расцветут они или засохнут?

— Как метко. Да, в точности так, — ответила ботанистка. — Одних стоит поощрить, других лучше срезать с ветки. Вы так киваете, словно вам понятно.

— Я, можно сказать, тоже занималась... обрезкой... в свое время, — заметила Венера. — Итак, я одержала великую победу для вашей крохотной нации. Что теперь?

— Теперь, — вполголоса, сестрински-доверительным тоном ответила ботанистка, — мы поговорим о том, что сделать дальше. Видите, вы подтвердили мою правоту. Я полагаю, Лирису нужно больше открыться внешнему миру — нам нужно послать своих делегатов дальше, за пределы Спайра.

Мгла венериной печали чуть отступила.

— Покинуть Спайр? Что вы имеете в виду?

— Я хотела бы выслать торговую миссию в одно из княжеств, — сказала ботанистка. — Вы, конечно, ее возглавите.

— Сочла бы за честь, — произнесла Венера с непроницаемым лицом. — Но разве организовывать такие вещи — не работа Одесса?

— Одесс? — Ботанистка пренебрежительно взмахнула рукой. — Болтливый нытик. Возьмите его, если хотите, но не вижу, какой вам от него прок. Нет, я намереваюсь послать вас, возможно, Эйлен, и одного-двух верных солдат. И партию нашего сокровища, чтобы заманивать потенциальных клиентов.

— Звучит резонно. — Венера не могла поверить тому, что слышала. Эта женщина всерьез рассчитывает, что она вернется, если выберется отсюда? С другой стороны, все на Спайре казались наивными до жути.

— Хорошо. Ничего не говорите остальным, — сурово наказала ботанистка. — Не стоит растравлять старые раны.

К чему бы это она? Венера обдумывала слова отправившейся дальше ботанистки, но тут вернулась Эйлен и пролила выпивку Венере на туфли. С этого момента она только пила и не размышляла как следует над неправдоподобным предложением ботанистки, пока под рассвет не вернулась в свой чуланчик.

Она только-только закрыла плохо пригнанную дверь и готовилась нырнуть под одеяло, когда раздался деликатный стук по косяку. Венера приоткрыла дверь на дюйм.

На пороге торчал Мосс, словно пень.

— Гражданка Ф-ф-фаннинг, — начал он. — Я п-просто хотел в-в-вам отдать это.

В неверном свете коридорных ламп она могла лишь разобрать крохотный букет из полевых цветов у него в руке.

От сочетания точеных черт его лица с пустотой в глазах у нее поползли мурашки по коже. Венера высунула руку, чтобы перехватить маленький пучок цветов из его деревянных пальцев.

— Спасибо. Ты ведь не влюбился в меня, нет?

— Мне ж-ж-жаль, что вы такая п-печальная, — пробормотал Мосс. — П-п-постарайтесь не быть такой п-п-печальной.

Венера изумленно уставилась на него. Его слова были так тихи, но, казалось, отдавались и отдавались эхом в тишине коридора.

— Печальная? Почему ты решил, что я печальная?

Никто больше не заметил — даже Эйлен, которая приглядывала за Венерой весь вечер, как ястребиха-мать. Венера сузила глаза.

— Я не видела тебя на празднике. Где ты был?

— Я б-б-был там. В уг-глу.

Присутствующий, и тем не менее отсутствующий. Похоже, в этом был весь Мосс. Она взглянула на его подарок. Оказывается, она сжала кулак и смяла маленькие белые цветы.

— Спасибо, — сказала она. Мосс повернулся прочь с приглушенным стуком. — Мосс, — добавила она быстро. Он обернулся.

— И ты не печалься тоже, — сказала Венера.

Он потащился прочь, и Венера мягко прикрыла дверь. Оказавшись одна, она позволила себе один судорожный вздох и ничком рухнула на кровать.

Следующим утром Венера прикрепила к жакету на груди полураздавленный букетик. Если кто и заметил, то ничего не сказал. Она съела свой завтрак с членами делегации в отведенной им столовой, и молча последовала за ними к офисам. Она уже уяснила распорядок: они будут сидеть здесь остаток дня, время от времени перекидываясь отрывочными фразами, съедят обед и ужин — и на боковую.

Если Венере придется жить на такой манер дольше пары дней, она точно станет кусаться. Так что в десять утра она спросила:

— Можем мы хотя бы сыграть в карты?

Один из солдат глянул на нее, потом горестно покачал головой:

— Одесс всегда выигрывает.

— Но теперь здесь я, — сказала Венера. — Что, если выиграю я?

Мало-помалу они начали проявлять признаки заинтересованности. Усиленно уговаривая и стращая, Венера заставила их открыть местонахождение карт, и, как только добыла их, энергично выдвинула стол и несколько стульев в центр комнаты.

— Садитесь, — скомандовала она, — и учитесь.

Ей представилась возможность как следует допросить своих соотечественников — пирушка прошлой ночью была слишком странной и лихорадочной, причем все так прозрачно разыгрывали из себя приятелей, — и Венера воспользовалась ей наилучшим образом. Через десять минут из своего офиса выглянул сонный и недовольный Одесс, но его взгляд загорелся, когда он увидел, как она тасует карты. Венера небрежно улыбнулась ему, и он потянулся за стулом.

— Ну, — сказала она, пока другие изучали свои карты, — расскажите мне о ботанистке.

Война За Кладовку тянулась уже пять лет. И Лирис, и герцогство Ваторис претендовали на комнатку пять-на-семь футов рядом с одним из извилистых коридоров ярмарки. Записи о правах уходили на сотню лет назад, а формулировки в них были двусмысленны. Ни одна сторона не уступала.

— Война? — спросила Венера, проглядывая свои карты. — Вы не вендетту имеете в виду?

Все прочие игроки закачали головами. Нет, объяснил Одесс, вендетта — предмет семейный. Здесь было столкновение между профессиональными солдатами, принявшее форму сражений — даже если то были сражения между дюжиной солдат с каждой стороны, поскольку это была вся живая сила, которую могли собрать крошечные нации. После годов засад, рейдов, перестрелок и всевозможного разора оно превратилось в войну на истощение. В оспариваемом коридоре воздвигли баррикады; между ними пролегли тридцать футов ничейной земли, заваленных переломанной мебелью и разбитой плиткой. Вход в кладовочку располагался лишь в нескольких ярдах, и любая сторона могла захватить ее за секунды. Фокус заключался в том, чтобы ее удержать.

Обе стороны окопались. Баррикады разветвились и укрепились, затем усилились пушкой и ружьями. Могли пройти дни без единого выстрела, но прочие арендаторы на ярмарке привыкли к внезапным шквалам ружейного огня. Действительные ранения случались редко. Потеря единственного человека расценивалась как бедствие.

Такое случалось. Даже сегодня на ярмарке было полно странных натянутостей — пустые проходы, покрытые пылью, по которым никто не ходил поколениями только из-за подобных споров; соседи, помышляющие только о том, как бы при возможности прикончить друг друга в укромном уголке; жертвы, замурованные в альковах; и заговоры, заговоры повсюду.