Оксана Токарева - Зеленый жемчуг

Еще пару раз Арсеньев подсаживал и страховал ее на подъемах, а когда на пути отряда разверзлась трещина, шириной метра три, опять взял ее на руки и не без назидания для бойцов, очень лихо с запасом перескочил препятствие, перенеся ее на другую сторону.

Туся чувствовала себя неблагодарной свиньей, но не могла выдавить из себя даже простого спасибо.

Хотя прикосновения Арсеньева оставались максимально бережными и мягкими, если не сказать ласковыми, они больше не доставляли ей радости. Так в институте ласкали лабораторных собак, прежде чем ввести им в кровь смертельную инфекцию. Она осознавала, если им удастся выбраться, он вряд ли оставит ее в покое, пока не найдет рациональное объяснение тому, что она сама даже не пыталась понять.

С другой стороны, ее не оставлял вопрос, почему ее странные способности, мирно дремавшие столько лет и дававшие о себе знать лишь раз или два, так бурно и, главное, спасительно проявляют себя с самых разных сторон вот уже около полусуток. Усилились ли они как защитная реакция организма на постоянную угрозу для жизни, виновато ли тут нервное напряжение и удар головой о стену или причина в чем-то еще. В конце концов, в последний раз ей лично ничего не угрожало, да и во время падения с крыши, прими она жертву Командора, у нее бы имелся шанс.

Впрочем, в глубине души она уже знала ответ.

Тем временем в окружающем мире что-то неуловимо изменилось, добавилось нечто новое, поначалу тусклое, но с каждым шагом становящееся все явственней, обретающее невидимую глазом, но вполне осязаемую плоть. Туся осмотрелась. Пейзаж разрушенного города оставался по-прежнему пыльным, закопченным и безнадежно унылым. Разве что в серых, косматых, всклокоченных, как покрытые цементом брови Петровича, облаках, рассыпалось что-то рыжевато-глинистое с оттенком терракоты, что должно было, вероятно, означать закат, да очертания руин на другом берегу сделались четче, острее, ассиметричнее, словно желали запечатлеть на закатном небе свой силуэт прежде, чем погрузиться во мрак, ибо не знали, удастся ли им пережить эту ночь.

Согбенный под тяжестью носилок Пабло недовольно потянул чутким тонко очерченным носом и повернулся к Дину:

— Что это за запах?

— А я почем знаю?

— Воняет хуже, чем в госпитале в палатах гнойной хирургии.

— Да это, небось, от Славки! Он сам намедни говорил, что в нем умер великий талант.

— Д-Д-Да п-п-п-пошел ты! — не открывая глаз, отозвался привязанный к носилкам Славка. — Небось, сам в штаны наложил, когда по пятой драпал, а Пашка только сейчас это учуял.

Дин и Пабло сделали вид, что собираются перевернуть носилки. Но тут на них обратил внимание Командор. Хотя он не произнес ни слова, у молодых бойцов мгновенно отпала охота и дальше упражняться в остроумии подобного рода.

Арсеньев, тем временем, повернулся к Петровичу.

— Ну что, кажется, добрались? — негромко проговорил он.

— Абсолютно точно, — отозвался здоровяк. — Вон та развалина на другом берегу была прежде домом моей тещи, упокой Господи ее душу. Серьезная была женщина! Как вспомню, до сих пор мороз по коже пробегает.

Он немного помолчал. А затем продолжил другим тоном:

— Ты действительно собираешься там пройти?

— А какие у нас еще остались варианты?

Он тоже потянул носом воздух и скривился:

— Ну и запах, в самом деле! Интересно, сколько их там и как долго они пролежали? «И мертвые к морю тропу стерегут…» — рассеянно процитировал он Толкиена.

— Поверил, что очевидцы не придумывают, — не без удовлетворения в голосе заметил Петрович, доставая из рюкзака имевшийся при нем запасной противогаз и протягивая его Тусе. — Узнать бы только, что их сгубило.

— Скоро выясним, — безразлично пожал плечами Арсеньев. — Если это те твари, что повстречались нам со Славкой в гараже, придется попотеть.

Капеэсэс услышал его.

— Эй, там! — забыв про заикание, закричал он своим носильщикам. — Сейчас же отстегните меня и дайте автомат! Я лучше сам пойду!

— Противогазы надеть, проверить боекомплект! — приказал Командор.

Отряд вступил на седьмую.

Вряд ли кому-нибудь из барсов доводилось в последние месяцы идти этим путем, но все они, без сомнения, слышали изложенные простыми словами, изобилующие натуралистическими подробностями рассказы, рядом с которыми меркли экзистенциальные строки Камю и Сартра и бездарной мазней казались картины Мунка и Пикассо. Выражение «идти по трупам» приобретало здесь не фигуральный, а буквальный смысл, ибо мостовая была просто выстелена мертвыми телами. Мертвецы лежали группами и поодиночке. Некоторые упали здесь совсем недавно, другие пролежали уже несколько месяцев.

Сама по себе эта картина для города, только что пережившего два месяца уличных боев, не являлась чем-то из ряда вон выходящим. Оккупировав тот или иной объект, легионеры не всегда утруждали себя тем, чтобы похоронить своих, не говоря уже о солдатах противника. Корпорацию интересовали только живые.

Однако на седьмой происходило нечто иное. Солдаты корпорации, бойцы Содружества и просто какие-то штатские лежали вперемежку, вповалку и в ряд, скрюченные возле стен и растянувшиеся поперек улицы, забытые и покинутые всеми без надежды найти покой и погребение. Но ни один даже самый внимательный взгляд не обнаружил бы здесь следов боя или нападения какой-нибудь механической жути. На земле, правда, в изобилии валялись стреляные гильзы, а на стенах близлежащих домов виднелись многочисленные выщерблины от попадания пуль… Однако ни на одежде мертвецов, ни на броне не было крови и следов каких-либо повреждений и только вылезшие из орбит глаза, и выражение невыносимого ужаса, застывшее на лицах, говорили о том, что произошло нечто страшное.

Хотя витавший над улицей отвратительный запах тлена достигал такой неимоверной концентрации, что ощущался даже в противогазе, поблизости не было видно ни крыс, ни ворон, а ведь и те, и другие расплодились в агонизирующем городе в поистине неисчислимом количестве. Наверное, они тоже брезговали. Хотя, с какой это стати? Они же падальщики! У них этот запах должен вызывать аппетит.

Мысленно произнеся последнюю фразу, Туся почувствовала, что ноги ее подкашиваются, и, пытаясь преодолеть приступ дурноты, оперлась о руку шагавшего рядом Дирижера. Радист обернулся. Лицо под маской было покрыто испариной, зрачки расширены, пальцы судорожно сжимали приклад.

Другие барсы выглядели не лучше. Пабло то и дело сгибался пополам, видимо, борясь с тошнотой. У тащившего теперь взрывчатку Дина дрожали колени. Слава Капеэсэс, собиравшийся идти самостоятельно, просто обмяк и повис на плече у Петровича. И даже бравый старшина, который делал вид, что подбадривает товарища, в то же время что-то про себя бормотал, и Туся могла поклясться, что это молитва или какой-нибудь оберегающий заговор, ибо здоровяк твердо верил в присутствие здесь какой-нибудь нечисти.