Оксана Токарева - Зеленый жемчуг

На этой обнадеживающей ноте она отперла дверь в длинный барак с трехъярусными нарами и указала каждой ее место. Тусе достался один из нижних топчанов возле самого сортира. Разворачивая сплющенный и потрепанный синтетический тюфяк, единственным достоинством которого была непривлекательность для насекомых, она невольно задумалась, что произошло с прежней обитательницей этого места. Впрочем, ответ напрашивался сам.

Конечно, и отец, и Ленка, и Арсеньев и Эркюль немало рассказывали о том, как обращаются на фабриках «Панна Моти» с будущими донорами и матерями «живых батареек». Да и воспоминания о «Карантинной зоне» Нового Гавра намертво врезались в память, будоража кошмарами — предвестниками нездоровья или предупреждением новых бед. Но тогда на Ванкувере она наивно полагала, что чудовищные условия, в которых влачили существование пленники, — результат неурядиц военного положения.

На Раване столкновения начались только недавно и не носили столь глобальный характер. По пути до столицы они с Эркюлем миновали несколько оставшихся в стороне от восстания аккуратных, ухоженных городов. Украшенные помпезными дворцами и величественными храмами, утопающие в зелени садов и роскошных парков, они производили впечатление богатства и благополучия.

На этом фоне откровенно скотские условия, в которых содержали беременных пленниц «фермы», выглядели жестокой насмешкой. Хотя, вполне возможно, лишения служили одним из рычагов беспощадного механизма расчеловечивания и обезличивания, когда достоинство растоптано, память почти стерта и даже имя заменено на порядковый номер розничной единицы сырья.

Хотя Туся уже почти смирилась с одуряющим зноем и духотой, они оказалась еще не самым суровым испытанием. Эркюль на космодроме ничуть не соврал. Спертый воздух барака наполняли запахи, которые вызывали воспоминания не только о Мурасе, но и о лабиринте монстров. Канализация тут содержалась в самом плачевном состоянии. Стоячая, тепловатая вода из бака имела устойчивый привкус ржавчины и хлорки, но предназначалась, главным образом, для питья.

— Душевой разрешают пользоваться не чаще одного раза в месяц, когда волосы отрастают, — пояснила одна из старожилок. — Руки после грязной работы и все остальное велят протирать этим, — она указала на жбан с дезинфицирующим раствором, распространявшим резкий запах хлорки. — Однако, этот состав очень едкий, поэтому, если совсем невмоготу и надзиратели не видят, можно намочить кофту от робы и обтереться водой.

Насколько Туся поняла, других гигиенических принадлежностей, как и белья, тут не выдавали, а дешевая синтетика робы хоть и не становилась рассадником для вшей, только задерживала на коже влагу, создавая парниковый эффект. Неудивительно, что, несмотря на меры дезинфекции, на ферме стоял запах, как на скотном дворе опустившегося бедняка. Да и отбросы считались, видимо, приемлемой пищей для «свиноматок». Непонятного происхождения бурое месиво, которое в часы обеда привезли в барак и выкладывали женщинам прямо в подставленные ладони отдавало гнилью и прогорклым синтетическим жиром.

— Радуйтесь и этому, — покрикивала на роптавших мордатая надзирательница, в сопровождении конвоиров руководившая раздачей. — Донорам, говорят, скармливают биомассу из непригодных для энергообмена останков умерших.

— Какие тарелки? — смеялась другая надсмотрщица. — Слишком много чести. И так на вас тратят больше, чем вы пока приносите. Не нравится есть из рук, будем бросать на пол.

Туся невольно вспомнила заплесневелый хлеб и концентраты, которые надсмотрщики в Новом Гавре кидали прямо в грязь.

Впрочем, и отвратной мешанины, которую тут называли едой, на всех катастрофически не хватало. Видимо, занижая реальные цифры по донорам и работницам «фермы», менеджеры Корпорации довольствие распределяли, руководствуясь не реальным количеством находящихся на фабриках людей, а теми дутыми цифрами, которые фигурировали в отчетах.

Туся обратила внимание на двух совсем молоденьких, похожих на ощипанных цыплят девушек, которые неумело виляли бедрами, пытались разучить апсарский танец.

— Те, кого допускают к работе с клиентами, могут питаться с оплаченного ими стола или хотя бы собрать объедки, — с голодным блеском в глазах пояснили они.

Похоже, торговля телом считалась здесь ремеслом завидным и почетным. И самый лучший паек получали доносчицы и надзирательницы.

Впрочем, последние, как Тусе по секрету рассказала соседка по нарам, относились к тем, кто пришел на фабрику добровольно, а иногда и для того, чтобы избежать тюрьмы. От детей эти видавшие виды хабалки избавлялись без особого сожаления, а в обслуживании «клиентов» видели чистое удовольствие. Зато на подчиненных им женщин смотрели с видимым пренебрежением и не гнушались рукоприкладства. Ладони и спины большинства узниц пестрели кровоподтеками и рубцами. Хотя лазерных плетей здесь не применяли, тонкие и гибкие железные пруты служили тоже неплохим орудием устрашения и произвола.

— Подумаешь, цаца! Еда ее не устраивает! — громыхала мордатая надсмотрщица, нахлестывая одну из женщин, которая, едва проглотив безвкусное тошнотворное месиво, зашлась в безудержном приступе рвоты. — Под мужиками лежать так вы все здоровые, а как обрюхатят их, так больных из себя корчат! Увижу такое еще раз, не погляжу, что ты уже на пятом месяце. Отправлю вместе с твоим ублюдком в установку.

— Какая тебе тряпка?! — накинулась она на одну их новеньких, когда та спросила, чем убрать с пола рвотную массу. — А роба на что? По мне хоть языком вылижи, но, чтобы было чисто!

— Пошевеливайтесь, шалавы ленивые! Клиенты не будут ждать! — поторапливала другая мегера женщин, отобранных на сегодня в бордель. — Какая разница, порожняя непорожняя! Этого скинешь, другого тебе сделают! Муж, говоришь, обрюхатил? Да где он твой муж? С башкой простреленной или в установке? Думать надо было, когда с бунтовщиками связывалась! Да и какая разница, от кого рожать? Ублюдка своего все равно не увидишь. Считай, что дохлого родила.

Тусю невольно передернуло. На этой изнанке мира, где понятия добра из зла искажались, как характеристики пространства и времени в червоточине, священное таинство материнства растаптывалось с особым смаком, а любовь сводилась к оплаченным звонкой монетой биологическим потребностям похотливых скотов.

Видимо, отношение к происходящему слишком ярко отразилось на ее лице, ибо надзирательница взяла свое орудие устрашения наизготовку и двинулась в ее сторону.

— А ты что зыркаешь? Завидно? Я тебе быстро моргала подправлю! И кто на тебя только, такую уродину, позарился? От этого ублюдка избавишься, не знаю, кто тебе следующего сделает? Если желающих не найдется, придется тебе раньше срока отправиться к донорам.