Захар Петров - Муос. Падение [litres]

Эрик не сдержался, выкрикнув:

– Пошел вон, щенок!

Неспешно направляясь к выходу, у самой двери Бил остановился, повернулся к кингу и с недоброй усмешкой произнес:

– Разговор еще не закончен, ваше величество…

– Эрик, я боюсь.

Джессика лежала на левом боку, свернувшись клубком. Она с детства любила спать именно так. Уже потом, став медиком, она узнала, что такой вариант позы для сна – самый неблагоприятный для здоровья, и, конечно же, стала спать на спине с небольшим валиком под затылком вместо подушки. А после свадьбы, перейдя в квартиру Эрика, она снова стала засыпать на левом боку, потому что… потому что справа ложился Эрик. Почему она согласилась стать его женой? Из-за того, что он был выгодной партией? Из-за того, что ей по возрасту давно пора было за кого-то выходить? Из-за Веры и ее друзей? Наверное, все эти причины имели вес. Но уж точно «лав» тут была ни при чем, не испытывала она ни любви, ни страсти к этому человеку, как, впрочем, и ни к кому, и ни к чему не испытывала, кроме своей медицины. И дело не в том, что он был чуть ли не вдвое старше нее, ведь для Веры и Вячеслава это совсем не составляло проблемы. Нет, Эрик был высокий, сильный, умный – все, что обычно ценят женщины в мужиках, но это отнюдь не зажигало Джессику. И даже наоборот – ей, с ее гордостью, претило вступать в необъявленное состязание всех холостячек Резервации за сердце Кинга. Может быть, эта холодность и задела в свое время Эрика, терпеливо захаживавшего в лазарет по делу и без дела и оказывавшего пусть скромные, неброские, но недвусмысленные знаки внимания. И однажды она без особого азарта сказала «да», а потом отступать было уже поздно.

Первая брачная ночь не принесла ей ничего, кроме боли и еще большего разочарования в супружестве. А на вторую ночь, чтобы не повторять этот неприятный для себя опыт, она отодвинулась на краешек кровати и свернулась клубком. И была благодарна супругу за то, что он правильно истолковал этот ее молчаливый отказ и к ней не лез. На третью, на четвертую и пятую ночь она, едва юркнув под одеяло, сразу отворачивалась. А он через полчаса или час, наверное, думая, что она спит, тихонько придвигался к ней и прижимался своим могучим телом, точь-в-точь повторяя изгиб ее спины и ног и погружая свое лицо в пышную кучерявую копну ее волос. Она же делала вид, что спит. Но через сколько-то ночей она уже не могла заснуть без этого тепла за своей спиной, и поэтому, не дожидаясь, пока он решит, что она заснула, сама прижималась к нему крепко-крепко. Иногда она поворачивалась к нему и отдавалась без особой страсти, но с чувством благодарности к этому сильному и доброму человеку, любящему ее без внешнего проявления эмоций, но так трепетно и так терпеливо. А потом, когда в результате этих бесстрастных ночей она почувствовала внутри себя зарождение новой жизни, пришло осознание счастья и, наверное, любви… Не той сопливой, похотливой или расчетливой любви ее завистниц, которые до сих пор не могут простить ей того, что он выбрал ее, а не их, – а любви, основанной на благодарности и уверенности в человеке, который разделяет с нею супружеское ложе, который поверил в нее и стал о ней заботиться еще задолго до того, как полюбил…

– Эрик, я боюсь, – повторила она, по привычке прижимаясь к нему всем телом.

Он положил руку на ее округлившийся живот, почти полностью закрыв его своей широкой ладонью.

– Ты боишься Била?

– Нет. Вернее, и его тоже. Но больше всего я боюсь того, что сейчас происходит с миром, в который родится наш маленький.

– Он же родится в Резервации. У нас не может быть так, как во внешнем Муосе. У нас другие люди. Мы жили изгоями, привыкли чувствовать себя «своими среди чужих», мы ценим единство, и поэтому у мавров не может быть разделения, у нас не может произойти то, что случилось снаружи.

– Я спрашивала у Веры о том, придет ли Крах в Резервацию. И знаешь, что она мне ответила?

– Что?

– Ничего. Она ушла от ответа. Потому что врать не умеет, а правду сказать не захотела. Она могла хотя бы сказать «может быть», но не сказала даже этого. Вера, а значит, и ее ученый муж не сомневаются, что покой в Резервации – это лишь отсрочка.

– Все будет хорошо, – не очень уверенно прошептал он, зарывшись лицом в ее волосы.

Джессика знала, что Кинг, как и Вера, привык не выдавать свои мысли. Наверняка ему рисовались не менее страшные перспективы грядущего, просто он в силу своей должности, положения супруга и будущего отца должен был ее успокаивать и источать уверенность в завтрашнем дне.

– Я, Эрик, вот что думаю. Ты всю свою жизнь отдал Резервации: унижался, хитрил, рисковал в сложных играх с Республикой, каждый день спасая наши поселения от уничтожения; придумывал, как нам выжить среди ненависти белых. Благодаря тебе мы все еще живы. Я лечила людей, придумывала лекарства и делала операции, без которых многие ныне живущие давно гнили бы в земле. И вот, если придет Крах, умрем мы с тобой, умрет наш маленький, умрут те, кого вылечила я, и те, которые выжили благодаря тебе. Это значит, что все было зря? Мы зря старались, это никому не нужно?

– Нет, не зря. Добро неуничтожимо: когда ты служишь людям, добро накапливается в этом мире и никуда не исчезает из него. Даже если твои бескорыстные потуги окажутся неудачными или невостребованными, а плоды твоих добрых дел бесследно исчезнут во времени, само добро невидимым образом останется в мире и рано или поздно заявит о себе. Даже если о тебе не будут помнить, твоя любовь к людям все равно навечно останется лежать на правой чаше весов добра и зла. Даже после смерти твоя светлая душа, моя Джессика, будет смело сражаться на белой стороне в битве Света с Тьмою.

Последние слова она дослушивала, улыбаясь. Ее тонкая смуглая ладонь с длинными пальцами теперь лежала на мощной руке Эрика. Они никогда не говорили о таких вещах, да и вообще редко говорили. Он не стал ее обманывать в своей уверенности в завтрашнем дне, и она была за это благодарна. А такие слова, какие сказал он, мог произнести только человек, рядом с которым не страшно даже умереть. И она, уже засыпая, благодарила Бога за то, что Он помог ей в свое время сделать правильный выбор и сказать Эрику «да».

Хлипкая дверь в апартаменты Кинга в Резервации слетела с петель. Она еще не успела упасть на пол, а Эрик уже стоял в боевой стойке с мечом в руках между дверью и кроватью, закрывая собой Джессику, сжавшуюся в углу кровати, жмурящуюся от ярких фонарей и закрывающуюся одеялом. В квартиру властно вошел Бил с мечом в руке. Кинг и в прежние времена неплохо владел мечом, а с приходом Сахи и Пахи он наравне с другими перенимал от них опыт ведения рукопашного боя и во время стычек с бандами сам вел в атаку своих людей. Этого нельзя было сказать о Биле – от природы он был силен, но тренировки игнорировал и во время боев никак себя не проявил. У Била не было против Эрика никаких шансов, но вместе с ним в квартиру вошли пятеро мавров со взведенными арбалетами.