Захар Петров - Муос. Падение [litres]

Вариант с распространением «Начал» через диггеров отпал, а возвращаться с не розданными книгами Вера не хотела – это бы сильно огорчило Вячеслава. Поэтому она решила заняться распространением сама. Это оказалось очень непросто: в одни забаррикадированные поселения их не пустили, в другие некому было впускать, потому что там все погибли, или умерли, или одичали настолько, что общаться с ними было невозможно. Из третьих поселений выгнали, заподозрив в странной просьбе принять в дар книгу какой-то опасный подвох. А в одном поселении местный вождь разорвал их творение прямо у них на глазах, а потом с дурацким уханьем прыгал, сминая ногами отчеканенную коробку.

В некоторых опустевших поселениях Вера прятала по одному экземпляру книги под кучи мусора или в труднодоступных местах. Если когда-то сюда придут люди и начнут убирать мусор или внимательно осматривать все углы, наверняка они найдут красивую коробку и, быть может, решат оставить ее у себя.

А теперь на этой обезлюдевшей сгоревшей станции случайно собралось полтора десятка разных людей. Именно людей во всех смыслах этого слова. Несмотря на отрешенность, в их глазах не было безумия. Несмотря на отсутствие дружественности, на их лицах не читалось и ненависти. Наоборот, какая-то прохладная благодарность за то, что они вот так вот молча могут посидеть рядом, обеспечивая на время друг другу безопасность. Эти люди еще шли вперед, а значит, имели шанс куда-то дойти. И Вере безумно хотелось, чтобы эти люди выжили, чтобы они дошли до своей цели и нашли пристанище и покой. Уже в который раз ее переполняло чувство, совершенно чуждое этому свирепому миру, – ей было жаль людей. И это была не какая-то сопливая сентиментальная жалость; это чувство сродни тому, которое она испытывала к своим давно погибшим родным, к Вячеславу и Джессике, к Хынгу и близнецам. Конечно, каждый из ее близких вызывал у нее разные эмоции, но ее отношение к этим людям объединяло одно – она их ЛЮБИЛА и готова была положить за них свою жизнь. И этих своих случайных знакомых, чьих имен она даже не знала, она тоже ЛЮБИЛА. Она любила этих людей, лишь на пару часов ставших ей ближними.

Но чем она могла помочь этим несчастным, таким же обездоленным, как и она сама? Чем могла бы облегчить их путь? Она не может их ни защитить, ни накормить, ни дать совет; потому что сама еле ходит, голодна и не знает, как выживать дальше. Единственное, чем обладала она и чего не было у них, единственное, чем она могла поделиться со своими ближними, – это книжки в рюкзаке за плечами. И несомненно, она должна уговорить этих людей взять по одному экземпляру.

Стараясь вселить в них надежду, она вдохновенно продолжала свою речь:

– Я знаю одного великого человека, который предсказал все это еще давно. И он всю жизнь трудился над тем, как помочь людям в этой катастрофе. Вот это средство…

Вера достала одну из коробок из своего рюкзака, открыла ее и бережно перелистнула несколько страниц.

– Эта книга может храниться очень долго в любых условиях. Она может пережить нас с вами, а может быть, наших детей и внуков. И кто-то когда-нибудь в далеком будущем откроет эту коробку и начнет листать страницы. И этот человек без посторонней помощи сможет научиться читать, а затем получить азы знаний об этом мире. Он сможет учить по этой книге своих детей и соседей. Закрыв последнюю страницу, эти люди станут совсем другими. Они не смогут оставаться в состоянии животных, к которому катимся мы с вами, а начнут искать другие книги, которые наверняка еще останутся где-то вокруг. Начнут целенаправленно изучать окружающий мир, механизмы, которые за ненадобностью брошены нами. И этим людям будет достаточно одного поколения, чтобы восстановить то, что мы разрушили за этот год. А быть может, они создадут другую, более правильную цивилизацию, потому что не захотят повторять наши ошибки.

Никто из этих людей не пошевелился и не проявил и тени любопытства, кроме пары равнодушных взглядов, брошенных на коробку, бережно удерживаемую этой странной женщиной, которую сопровождал крепкий парень с простоватым лицом.

– Какие будущие поколения, женщина? – наконец-то отозвался один из асмейцев. – Нам бы до утра протянуть да до вечера продержаться.

– А если продержитесь? Если продержитесь до утра и до вечера, а потом еще много-много дней? Допустим, проживете вы еще много лет, слоняясь по Муосу. И умрете, успев родить детей. Что вы им оставите? Умение ловко охотиться на крыс и слизняков? Это нужно сейчас, а что потом? Неужели вас радует перспектива оставить после себя неисчислимую цепочку потомков, мало чем отличающихся от пожираемых ими грызунов? Неужели человек создан Богом для этого?

– Бог? Ха-ха! – неожиданно вскрикнула женщина со свертком. – Она говорит про Бога! Если Он и есть, то я не должна Ему ничего. Мы с Шунечкой Ему ничего не должны.

Женщина на мгновение приподняла сверток – и Веру передернуло. В свертке действительно был ребенок, только давно умерший. Женщина не обратила внимания на реакцию Веры и продолжала кричать:

– Вот что сделал твой Бог! Оглянись вокруг, посмотри на меня, на Шунечку – вот работа твоего Бога!..

Женщина кричала что-то еще, но Вера ее не слушала. Какая-то страшная истина открылась ей как противоположность того, что доказывала эта женщина. И она, подобно этой несчастной, дальше говорила сама с собой:

– Нет, это не Бог. Бог дал нам свободу. А все, что вокруг – это сделали мы. Это сделала я! Это моя работа! Я распорядилась своей свободой в угоду своей гордыне. Я убила лесников, убила диггеров, развалила Республику, убила вашего Шунечку. Все это – из-за меня… Бог посылал мне вестников: Антончика, Зозона, Паука, Идущего-по-Муосу, Зою, а еще раньше – моих родителей. Они меня предупреждали, говорили остановиться. Но я их не слушала, я шла напролом, и вот что из этого вышло… Простите меня… простите… простите… простите…

Эти люди сейчас казались ей святыми по сравнению с нею, оставившей тьму трупов на своем пути. Она давно не видела священников или капелланов, и исповедаться ей было некому. Когда-то давно, требуя суда диггеров над собой, она тоже была не совсем искренна – это был больше психологический ход, чтобы вызвать к себе доверие тех, кого она предала и в чьей помощи тогда нуждалась. А теперь все было по-другому: сидящие напротив нее страдальцы – вот перед кем она должна исповедаться; вот те, кто совсем не должен, но может ее простить.

Слезы потекли из Вериных глаз, ее ноги подкосились, и она стала на колени перед этими, быть может, последними людьми умирающего подземного мира. Но никто из них не понял, о чем твердила Вера, ни один не придал значения ее слезам и словам, сочтя это за обычный нервный срыв. Лишь юная партизанка, выдернув ладонь из руки своего спутника, подскочила к Вере, присела к ней и стала ласково, словно младшую сестру, гладить рукой по мокрым щекам: