Захар Петров - Муос. Падение [litres]

Вера смотрела на отрешенные лица этих людей, случайно собравшихся возле одного костра. Станция Пролетарская стала похожей на адское пепелище – обугленные остовы жилищ, черные стены, тут и там валяются обгоревшие человеческие черепа и кости. Лишь на потолке каким-то чудом сохранилась почти не поврежденной живопись партизанских художников, увековечивших несколько десятилетий истории Муоса. В пятнах сажи герои прошлого смотрели на творящееся внизу с каким-то грустным недоумением. Вряд ли в ближайшую сотню лет найдется кто-то, кто решит заполнить последние несколько метров потолка изображением людского безумия, уничтожившего этот подземный мир.

Станцию восстанавливать было некому, а заселять – незачем. Правда, где-то в темных углах слышалось топтание нескольких местных обитателей. Кто они – чудом выжившие в пожаре партизаны или кто-то из пришлых – понять было невозможно. Одежды на них почти не осталось, а тела были покрыты сажей и коростой от кожных болезней. Теперь они уже мало походили на людей, даже бегали как-то согнувшись, как будто собирались встать на четвереньки. Чувствовалось, что они со злобой поглядывают на собравшихся у костра, но нападать на такое количество своих сородичей они опасались и поэтому опасности пока не представляли.

Те, кто сидел возле костра, казалось, не слушали Веру вообще. Они завороженно смотрели на костер, будто пытались сжечь свои невеселые мысли в языках пламени. Вот два парня, сидящие по бокам от молодой беременной женщины. В их испачканных комбезах угадывалась военная униформа, в ножнах у каждого было по мечу, а за спинами – арбалеты. Скорее всего, это были бывшие асмейцы, наверняка успевшие пролить немало крови. Кто для них была эта беременная женщина – сестра, случайная попутчица, жена одного из них или пленница, исполняющая обязанности наложницы их обоих, – понять было невозможно. Они никак не общались и не проявляли никаких эмоций ни друг к другу, ни к окружающим.

Женщина с мальчиком лет шести, очень худым и бледным, скорее всего, чем-то больным. Пожилой мужчина со смешным желтым чемоданом за спиной, которым он очень дорожил, потому что не снимал его даже сидя у костра. Остатки чиновничьего комбинезона выдавали в нем бывшего инспектора, обитателя Улья.

Парень и девушка лет двенадцати с одним на двоих партизанским арбалетом. Они держались за руки, как будто боялись друг друга потерять.

Девчонка лет десяти в диггерской юбке и с одним секачом, да и то сделанным не так добротно, как те орудия убийства, которые и сейчас висели в чехлах на Верином поясном ремне. Под руки у нее была повязана широкая тряпка, закрывавшая верхнюю часть туловища. Один глаз перевязан серой повязкой – скорее всего, под грязной тряпицей скрывалась пустая глазница. Она одна, с одним секачом, нарушила правила ношения одежды диггеров, и это могло означать только одно – ее бригада погибла, а других диггеров ей найти не удалось. Вероятно, она была начинающим диггером, каких после войны с Республикой много набирали в бригады из сирот и беспризорников. Но ее диггерское восхождение уже закончилось, она в нем разуверилась и просто не знает, что делать дальше.

Еще одна женщина с повязанным на голове платком, который скрывал лишь часть страшного гноящегося ожога, охватившего правую часть лица и шеи. На руках она держала сверток наподобие спеленатого младенца. Вот только младенец ни разу за все время не пошевелился и не подал и звука. Рассмотреть личико младенца было невозможно – женщина прижимала сверток к груди, раскачиваясь в такт какой-то песне, которую она беззвучно напевала одними губами.

Здесь было еще несколько неприметных личностей, одежда, аксессуары, примитивные украшения, прически и акцент которых выдавал в них жителей Востока, бывших американских территорий, независимых поселений.

Все они бежали от войны, голода и смерти. Одни шли в Улей, надеясь наткнуться на какой-нибудь склад, об изобилии которых ходили слухи. Другие бежали из голодного Улья в отдаленные поселения, где могло еще теплиться сельское хозяйство, а значит, может найтись и еда. Кто-то просто брел вперед, надеясь найти место, где сохранились человеческое тепло и покой. До Краха их жизнь не была беззаботной, но то, с чем они столкнулись сейчас, напоминало блуждание по аду. Сейчас они одни из самых сильных людей Муоса, потому что до сих пор еще похожи на людей. Они не позволили себе свалиться в беззаботное сумасшествие, как те, кто сейчас шуршал по углам. Им хватило воли, чтобы идти вперед, а не прилечь в каком-нибудь грязном углу в ожидании смерти. Они воздержались от искуса уйти в небытие, повесившись или перерезав себе вены. Вере было неведомо их прошлое, как и не было известно, проживут ли они еще несколько дней. Но по сравнению с теми, кого она увидела в этом своем последнем путешествии по Муосу, эти люди казались самыми человечными.

Уже дней десять как она и Паха покинули становящуюся для них совершенно чужой Резервацию, чтобы найти какое-нибудь пристанище. И пусть оно не будет сытым и уютным, лишь бы они могли там спокойно жить и делать то дело, которым всех их заразил Вячеслав. Саха остался в Резервации охранять до их возвращения Вячеслава, Хынга, Сару и Линду.

Сначала Вера направилась к диггерам, и поэтому они вынуждены были пересечь половину Муоса. Почему-то Вера была уверена, что Жак не откажет им в пристанище, тем более что трое из шестерых беженцев, о приеме которых будет его просить Вера, – в прошлом тоже диггеры. К тому же они прихватили с собой «Начала» – почти все, которые к этому времени удалось напечатать. Вера рассчитывала оставить их у диггеров – это ей казалось самым правильным и эффективным способом распространения книги по Муосу. Любая вещь, переданная в поселения диггерами, которые давно слыли таинственными дервишами, приобретала значение ценного артефакта, и «Начала» хранились бы в поселениях с повышенной бережностью.

Но диггеров нигде не было. Все известные ей диггерские поселения были взломаны во время войны и после этого не заселялись. В глубоком убежище, где она последний раз видела Жака, тоже никого не было.

Уже уходя из Ареала, в одном из переходов она увидела несколько трупов. Несмотря на то, что они были обглоданы крысами и обсосаны слизнями, беглый осмотр дал Вере страшную догадку. Все убитые были в диггерских юбках, и на костях у всех оставались следы от диггерских секачей. Это могло означать только одно – диггеры убивали диггеров. Почему самый психологически крепкий и мирный народ Муоса, остававшийся единым даже во время страшной войны с Республикой, заразился всеобщим безумием, Вера не могла понять. Но факт оставался фактом – если, кроме этой одноглазой полудиггерши, где-то еще остались бригады, с ними тоже небезопасно. А раз небезопасно нигде, им подойдет любое место вдали от людей. И она уже знала, куда всех поведет, и с этой мыслью возвращалась назад.