Александр Юм - Невеста для ЗОРГа

Я злорадно ухмыльнулся:

— Эту шмаль магометки из куриного говна катают.

Валька тут же утробно булькнул.

— Падло ты, Кочерга, — разбросал он кашлем туркестанское зелье.

Однако насвай хорошо бахнул в зворыкинскую голову. Она хоть и большая была, но пустоватая. Поэтому Валька достал из потайного места электрическую лампочку и удалился. По его словам было необходимо выкрутить Луну и поставить новую.

А я умостился поудобнее — спать. Наверху скрипела балка, вилось облачко пыли у кирпичной трубы, разбрасывали перья голуби. Их «курлы» погружало в дрему, но шум внизу мешал сосредоточиться.

Доски на чердаке разошлись, и, еще больше раздвинув их, я увидел свет факела, а присмотревшись — людей. Взмахивая руками, они тянули долгую, по церковным канонам сложенную песню. Будто ряженые нацепили некоторые из них блестящие накидки, может быть, из фольги. Подчиняясь команде, сектанты пришли в движение. Их танец напоминал хоровод, чья скорость росла с каждым кругом. Ни на миг не задерживался он, постепенно заполняя собой обозримое пространство. Быстрым шагом, а потом и бегом двигались в круге мужчины и женщины. Пока еще можно было распознать отдельные лица и особенности походки каждого. Но скорость равняла всех. Следами безумия был отмечен их путь. Видно было, как женщины царапают щеки в кровавые полосы, как бьются припадочные, как содрогаются бородачи в накидках, пытаясь перевернуть видимую лишь им ось мироздания.

В круговороте мелькали уже едва различимые фигуры. Тощий хромой подросток, девка в красной косынке, вся утыканная конопушками, вопящий мордатый увалень. Упорно не отставая, бежал старик, чтобы рядом с другими достигнуть непонятной мне цели. Упав, он опрокинулся навзничь, глядя прямо на меня…

Испугавшись, я откинулся назад, упираясь в стену. В чердачном окне появилась вязкая темнота ночи, которая несла ожидание чего-то неизбежного. Я увидел, как вспухает огненная пена в больничном парке — змееподобный луч, вызревший в пене, ударил ввысь. Ударил из-за той двери с фанерной голубой табличкой и стрелкой-молнией. А может, сама молния выскочила, наконец, из своего бесконечного круга, взмывая к электрическим сестрам.

И разбудила мироздание, удивленно взирающее теперь на хаос людских мыслей и образов, успевших выплеснуться из пробитого молнией тоннеля. А потом возвратилась на Землю, чтобы воплотить размытые мечты и желания тех, кто обращался к нему, кружась в бешеном хороводе.

А те неслись все быстрее и быстрее, и вопли их становились все громче. Была в этом движении целеустремленная сосредоточенность, единое стремление к цели — тоже вверх, за край неба, где скрывалась непонятная человеку сила под именем Бог. И как бы внимая им, воздух прочертила белая вспышка, наполнившая все вокруг прозрачным сиянием.

Его ощутили сразу: хоровод пронзило судорогой, люди повалились друг на друга и круговорот замер, рассыпаясь на изумленные чудом фрагменты.

Прежде чем свет исчез, я увидел, что конопатая девка в косынке стоит — единственная из всех. Ее освещал изнутри свет, но отблески сияния тут же смыл треск горящего дерева. Так стреляют брошенные в костер поленья.

Занявшись вдруг, пожар сразу охватил все несчастное штольцевское здание. В секунду огонь полыхнул на стенах и те, кто был внутри, кинулись к выходу. Я тоже.

Выбравшись знакомым путем, я стал шарить взглядом Вальку и сразу вспомнил о забытых на чердаке трофеях.

«Дюбек! Сто коробок в ящике».

Без помощи здоровяка Вальки на чердак было не забраться и пришлось бежать напрямую, чтобы проскочив входные двери повернуть к деревянной лестнице. «Сто коробков, сто!» — билась в голове мысль. И она тут же забылась, потому что сквозь языки пламени и дым было видно ту, конопатую, в косынке. Она стояла, глядя вверх, не трогаясь с места. Огонь касался ее, но тут же отлетал в сторону. А девка, непонятно улыбаясь, терла лицо, как от щекотки.

— Чё лыбишся, дура?! — Я с размаху толкнул ее. Как раз вовремя — подгрызенная огнем, сверху падала тяжелая балка.

— Ходу, ну! — уже орал я, заталкивая дуру в неприметный лаз у простенка.

Конопатая упиралась, и я скользнул туда сам. А ее дернул за ноги, за секунду полностью втащив в убежище. Это была небольшая пристройка. Полуподвал, отделенный каменным фундаментом. Раньше в нем держали какую-то живность — запах навоза полностью не выветрился.

— Дюбек! Сто коробков… дать бы тебе! — Я замахнулся, но не ударил — только плюнул с досады, и, вооружившись камнем, собрался разбить стекло в маленьком окошке — уже чувствовался дым.

— Мальчик… мальчик, что это?!

Таким страхом был пропитан ее голос, что на спине зашевелились холодные муравьи. Дрожа, я повернулся. Прямо у стены, скрючившись, лежала конопатая. В глубине ее тела, как в лампе под керосиновым стеклом, разгорался голубоватый огонь. Он сновал вправо-влево, будто зверь, внезапно для себя проснувшийся в клетке. Несколько светящихся шаров двигались вокруг нее, будто обнюхивающие нору животные. Ближний оказался на уровне глаз, и девчонка не могла оторваться от его мерцающего света.

— Мамочки… — прошептала конопатая, и голубой холодный огонь стал разбрасывать слепящие искры.

— Невесты… невесты в платочках… — прогремел над ухом Зворыкин, и его рука потащила меня прочь. Он уводил меня от тайны, сковавшей память на почти двадцать лет. Я рвался назад, а неумолимая сила с хрустом крутила руки, повторяя:

— Бинты, варежки, невесты в платочках.

И тогда я бросился на Вальку…

— Эй, эй, чего ты! — Савельич одной рукой держал меня, а другой — психического, и пребывал в растерянности, кого вязать. А сумасшедший продолжал вопить:

— Бинты, марля, невесты в платочках!

Прибежал, наконец, еще один санитар и взял его на кукан. Меня же отпустили.

— Ну ты, парень, даешь! — подозрительно смотрел Хрунов. — Почище наших… Это ж Коса. Какой к черту Валька! Коса, мать твою!

Псих был одет в стандартное рубище, дня два не брит, и как положено сапожнику — в рваных больничных шлепках на босу ногу.

— Душат, душат, глаз не сомкнуть. Невеста в марле…

— Какой марле? — спросил я.

Психбольной скомкал на груди белье.

— Марля, бинты.

— Ты видел что-то!?

— Вижу. Тот рисовал, но не знал. Я не знаю, но вижу. Она здесь! — Несчастный пугливо втянул голову. — Ходит по табуретам на пальцах. А хребта нет. Зачем хребет, если стены двигаются!

— Он — дурак, — объяснил Савельич, обнимая пациента за плечи и делая попытку увести его, чтобы занять лично-полезным трудом.

— Погоди! — задержал я санитара. — Кто таков, почему здесь? Поподробней.