Александр Юм - ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

— К Мечниковскому выдвигайтесь, — махнул я Бейсенову, — и раненых забирать!

Бежавший опрометью молоденький солдат вдруг перешел на шаг, а затем и вовсе остановился, словно хотел перевести дух. Он глядел перед собой невидящими глазами.

Догорал мотовагон с установленным на крыше генератором. Небо изогнулось волной, с гребня которой сыпалась прозрачная пена, а исчезнувшие было багровые сполохи вновь поднялись над землей, как ростки цветка-людоеда.

Странные фигуры переходили через насыпь. Один, второй, третий. Их уродливые головы освещали путь сияющим глазом во лбу. Неспешное восхождение напоминало ритуал. За первой тройкой шли носильщики, с гибкими прутьямина плечах. Я подумал, что схожу с ума. Или вижу раскрывшиеся ворота ада, который покидают древние египетские боги со звериными головами.

Но боги повели себя непонятно. Один резко поднял руку, и тогда остальные воткнули в землю железные прутья. Они быстро смонтировали решетчатую конструкцию, похожую на картинку из старого фантастического журнала. Когда на концах прутьев заплясали синие огоньки, от группы отделилась фигура, тянущая кабель.

Твою мать! Это же люди в водолазных костюмах!

Ужасающей была их неуместность здесь, далеко от воды. Видимо, позарез им надо подключиться к трансформаторной подстанции — водолаз с тяжелым кабелем в руках шел и шел, не обращая внимания на атакующие молнии. Красные короткие стрелы мелькали в темноте, и одна вдруг взорвалась возле лица. Ослепленный вспышкой, водолаз споткнулся и покатился с насыпи. Резиновый костюм зацепился за торчащий из насыпи кусок арматуры, треснул по спаянному шву и десятки молний впились в незащищенное тело.

— Давай-давай, пошли, — толкал я ослепшего солдатика. Переступая несуществующие препятствия, он брел, вытянув вперед руки к дороге.

В дыму и пыли показался силуэт ганчевского автобуса. Из дымящейся будки вывалился рыжий капитан с телефонной катушкой в руках.

— Сука! Пробило где-то. Вот не свезло, ведь почти загнали! — он сплюнул и скривился. — Давай тяни, к силовому кабелю надо подключаться.

Разматывая на ходу тонкий провод, я показал в сторону насыпи.

— Там водолазы какие-то решетку ставят.

— Да! — крикнул Ганчев — Сейчас замкнем контур.

Французским ключом капитан орудовал под брюхом автобуса. Закончив с проводом, я помог убрать листы обшивки, чтобы выдвинуть антенны. Отогнув петли, мы отскочили — голубоватая паутина разрядов сразу заняла крышу и забрызгала искрами.

— Теперь пора, — надевая резиновые перчатки, сказал рыжий капитан. — Я пробиваюсь к решетке, а ты обязательно дотяни ленту до столба, обмотай вокруг и жди. Если не смогу прорваться — на вот тебе пускач, — и вытащил из автобуса обычную подрывную машинку.

— Спрячься, — звеняще четко продолжал Ганчев. — Если э т о перевалит через Брюсовскую — взрывай. Но только, когда оно дойдет до середины дороги. Если же я замкну контур, всё равно сиди и жди отбоя.

— А э т о, оно какое будет?

— А там поймешь. Ты ведь уже знаешь, какие у нас «явления природы». Что видел-то?

— Мертвых людей, — сухо ответил я. Капитан усмехнулся и, кивнув, полез в кабину.

Я побежал, разматывая металлическую ленту. Чтобы перекрыть дорогу и обмотать столб, хватило пары минут, а Ганчев за это время добрался к насыпи. То, что он замкнул этот проклятый контур, я узнал, когда изнуряющее дыхание спрессованного воздуха разрядилось оглушающим ударом грома, и зашумели редкие капли дождя.

Теперь не будут ходить по земле мертвецы, и красные сполохи уйдут назад, к остальным покойникам; люди перестанут кричать, разбивая себя о стены, а дирижабль-призрак «Декабрист» уберется в свою арктическую преисподнюю и не возвратится никогда. Не зря погиб водолаз, а мальчишка-солдат потерял зрение. И пожар, бушующий вокруг, станет очистительным огнем, прижигающим вскрытый нарыв.

А приказ есть приказ, и я сидел, держа скрюченные от напряжения пальцы на ручке подрывной машинки. Снова и снова взгляд мой скользил по дороге. Нет ничего хуже, чем ждать. Всё приходило на ум: и что капитан уже погиб, и что теперь везде небезопасно.

А если эти твари везде? И тогда почему я здесь? Зачем? Нет, лучше было бы с капитаном, чем ждать. Ждать невидимого и, может, вовсе неразличимого глазом зла, которое станет понятным лишь тогда, когда возьмут тебя за горло. Это им — Ганчевым, Берендеевым и Гориивановым — легко, они ведь пограничники между нашим миром и чужим, где правит тьма, а не свет. А мне, несведущему и, чего скрывать — дрожащему от страха неизвестности, что может, например, сказать вот этот тихий шорох?

Сквозь неплотную темноту я увидел маленькие, с полметра высотой, столбцы вращающейся пыли. Затягивая мусор и грязь, они вытягивались, утолщались на концах, дрожали. Потом из них потянулись узкие отростки, отмечая свой путь пеплом. Кроме этих столбов ничего пока не было, но уж больно зябко стало — казалось, что издыхающий бродяга шарит вслепую руками по земле.

В судорожном вращении больного воздуха то и дело мелькали знакомые сполохи. Я потряс головой. Это был не сон.

«Руки» тянулись в мою сторону. Наверное, это остатки того «минус-поля», о котором говорил капитан Ганчев.

Обогнув домик на пустыре, «руки» запустили пальцы в заросший пригорок. Болезненно дрожа, они подбирали с земли согнутый пополам велосипед, раздавленное зеркало, разномастный каменный сор, битое стекло… Весь этот хлам исчезал, будто второпях схваченные кусочки пищи.

И всё напрасно, слепленному из мусора и грязи существу требовалась другое — энергия. Энергия живого организма. Моя энергия.

Вспотели ладони. Я чувствовал себя приманкой для хищника и одновременно охотником. Совсем чуть-чуть осталось, э т о выползало уже на дорогу. Осталось лишь повернуть ручку. Но вдруг тяжелый свист, как стопудовый пресс, прижал меня к земле. Стремительный, почти видимый звуковой удар сотряс землю, где-то за спиной посыпалась штукатурка, а несколько уцелевших напротив окон выдохнули остатки стекла. Волна откинула меня прямо под щербатый эркер с львиной мордой.

Я остался один. Меня бросили здесь умирать. Все, кто должны уничтожить зло, сбежали. А я ничего не должен — мое место в патруле оцепления, а не среди оживших мертвецов и летающих молний.

Валька Зворыкин опять стоял на ступеньке подвала.

— Ничего, что ты не в силах выполнить, тебе не поручат, — сказал он Берендеевским голосом. Лев, замурованный в стену, смотрел сверху и как будто чего-то ждал. Я повернулся на движение за спиной.

Рукастая ползучая нечисть оторвалась от дороги и встала, мгновенно превратившись в угловатую человеческую фигуру с узкими полосками вместо глаз. Я понял, что еще немного — и глаза-щели откроются, чтобы увидеть бегущих сюда пожарных и железнодорожников. Чтобы забрать их энергию. И мою.