Александр Юм - ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

Штрихи эти, конечно, не доказательства. Если я взял не того, никто не будет слушать про интуицию. Может быть, второй агент вообще успел уйти, а безвинно пострадавшему не объяснить, что не было времени разбираться детально. Но нет у меня времени. Господи, не дай ошибиться!

Блондинка хватала воздух, как дурная рыба. Ударил я ее крепко, но больше нельзя, по крайней мере, до тех пор, пока не установится, что агент — она.

Я схватил жидкие волосы и резко дернул к спине, запрокидывая ее голову. Заорал по-немецки:

— Wenn Sie Leben wollen nenne die Namen der Kommandeure?!

По-немецки — хоть и с ошибками — это чтоб сильнее по психике. Конечно, ее не в фатерлянде рожали, но пусть боится.

— Эа-х-ммм-уу!

О! Говорить хочет! Наверное, испугалась, что за немку принял. Дура. Я отпустил волосы, иначе напряженные мышцы держали бы нижнюю челюсть, и прислушался к истеричному воплю.

— Я русская! Рус! Рюсс!

Тварь совсем обезумела. Да ей в сотни раз хуже русской быть сейчас!

— На фашистов работаешь, шлюха?! Отвечай! Убивала советских бойцов подлой рукой?! Отвечай, погань!

Не давая вражине открыть рот, я окунул ее лицом в грязную кашицу, весьма кстати вонявшую под лестницей. Девка зашкребла руками, булькая придушенным воем, и попыталась освободиться.

— Говори правду!

Дав хлебнуть кислорода, я снова опрокинул ее голову.

— Будешь молчать, жизни лишу!

Подождав, когда она засосет вместе с воздухом дерьмо, заорал:

— Убью, сволочь! — и выстрелил над головой, на разгоне не думая о рикошете.

Затем упер ствол «ТТ» в глаз и посмотрел в другой. И опять увидел зрачок. Огромный и судорожно пульсирующий. Он метался, дикий и черный, пытаясь ухватить и мое лицо, и пистолет, и еще что-то, видимое только ему. Это был взгляд существа, превращенного в скота. Мной превращенного. И если она сейчас не расколется, значит, я ошибся и придется отвечать.

— Именем Советской Родины, — мне удалось придать голосу звон холодной стали. Я щелкнул затвором: — За измену и предательство…

— Я скажу! — Белесую прорвало, как гнилой нарыв. — Я никого не убивала! Никого! Он заставил меня!

Ствол упирался в переносицу, и так хотелось нажать на крючок, так хотелось… Оттого и последнее «приговариваю тебя к расстрелу» звучало по-настоящему. А все задуманное поначалу как психодавление на «обьект» было чем-то переходящим в сомнение.

Может, в самом деле, долбануть ей между глаз? Кто-то злой беспрестанно толкал под руку, чтобы я нажал на крючок «ТТ». Ну, зачем здесь эта худая бл…ь с кривыми ногами? В ствол зекает. Шмальнуть бы в лобешник ей… Донесся какой-то крик.

Почему я не могу убить ее просто так? Откуда эти сомнения?..

Убить невиновного — это грех. Совершивший его переходит на темную сторону. Первый шаг легок, но потом тебя несет с горы, бросая на камни, пока не разобьет. Зато на светлой стороне не испытаешь упоения от полета вниз. Светлый путь тяжел и труден, как восхождение. Я не хочу идти наверх. Я у с т а л. Я просто устал. Я просто хочу убить эту суку. Просто нажать на спусковой крючок. Это очень просто…

Но я не могу. Они приковали мои руки цепями — все эти учителя и воспитатели. Эти бесконечные Дяди Вани и Тети Маши, знающие «что такое хорошо и что такое плохо». Бумажные рыцари из детских книг держат меня и не пускают туда, где легко. Из-за них я не могу разнести башку этой суке — так меня учили… Надо о чем-то говорить с белобрысой. Она враг, но убить ее нельзя. Она враг, но я должен стоять рядом, дыша ее запахом. Почему она смердит, как выгребная яма?

Вонь ударила в голову, сбрасывая оцепенение. Я тупо глядел на исходящую тихим завыванием блондинку, чьи ноги совершали беспрестанные загребные движения, и еще по ним текло.

Вот черт, красавица просто обдулась. Обернувшись, я увидел замороженное лицо ефрейтора.

— Лиходей, возьми ведро воды где-нибудь.

Он мелко потряс головой и пулей устремился во двор. На середине лестницы ефрейтор остановился, в полупоклоне отдал честь и еще быстрей понесся наружу.

Все, что было нужно, я выяснил минуты за четыре. Звали деваху Наташа Мандрусева. Жила себе Наташа до войны в райцентре, в семье начальника ОРСа [4] ОРС — отдел рабочего снабжения. Организация, занимавшаяся обустройством быта советских индустриальных рабочих. , и горя не знала, пока не свезли папу в дом с решетками за растрату.

После прихода оккупантов имела связи с немецкими офицерами. Сотрудничала с гестапо, выдала еврейскую семью. Тех, ясное дело, казнили, а Мандрусеву занесли в картотеку «Добровольных помощников Рейха». В Ленинграде она с марта месяца. В группе еще двое. Командир — немец, эмигрант семнадцатого года. Хромой — барыжник с Андреевского рынка — на фронте никогда не был, убил демобилизованного красноармейца, завладев его документами и наградой. Основная задача группы — это слухи, провокации, пораженческая волна. Балуются ракетами, но редко и по строгому плану, и еще листовки. Так, есть у них какая-то «Доктор Маша» — связная либо координатор — работает в сануправлении. Словесный портрет шпионка дала толковый, так что поймать доктора Машу можно будет.

Когда я вышел из парадного и сделал первую смачную затяжку, обратился ко мне Петя Рузайкин:

— Товарищ командир, а она что — взаправду фашистская агентша?

Петю привезли из-за Волги, далекой от линии фронта, и для него было внове, что человек, с которым ты, может, ехал вчера в одном трамвае, внезапно лазутчик вражеский, про каких пишут книги и снимают кинокартины.

— Как же так? Она ведь наш человек, советский… То есть, я хочу сказать здесь выросла. Почему она тогда за немцев?

Рябое лицо Рузайкина не выражало сурового презрения и волевой решимости. Он скорее походил на деревенского политинформатора, узнавшего, что его сестра путается ночами с Ванькой-трактористом на колхозном току.

— Вы спрашивайте ее, товарищ старший лейтенант, спрашивайте.

— Это пусть ее особотдел спрашивает. Ему за это сахар дают сверх пайка. Мы поймали и сдали куда положено.

— А я тоже могу… например, заметку в стенгазету сделать. В школе редактором был. Мы даже одного врага народа разоблачили!

— Какого врага?

— Скрытого. Он скрывал подлую сущность под личиной педагога истории.

— И как вы его разоблачили?

Петя счастливо заулыбался:

— Один из кружковцев опознал его на фотографии. Там Дмитрий Иванович был в погонах прапорщика. Да еще с царским крестом.

Подошел освободившийся Лунин и понимающе закивал.

— Я тоже помню, один дедушка попался перед войной. Пролетария все корчил из себя. Книжка у него изотовская [5] Изотовская книжка — удостоверение, выдаваемое ударникам тяжелой промышленности. Названа по имени передового шахтера Никиты Изотова. Давала ряд льгот. , а как портфель вскрыли — куда там Леньке Пантелею. Деньги, номерные облигации, денежно-вещевые билеты. И все фальшивое…