Роберт Хайнлайн - Двойная звезда. Звездный десант [сборник litres]

По поводу утраты курсантских шевронов я не переживал ничуть. Это уже не имело никакого значения, поскольку я твердо решил уволиться. Если бы не ночь и не отсутствие авторучки и бумаги, сразу бы и написал рапорт.

Тед совершил роковую ошибку, за какие-то полсекунды разрушил свою судьбу. Но ведь это и впрямь всего лишь ошибка. Он ненавидел воинскую службу (а кто из нас от нее в восторге?), однако был полон решимости продержаться до конца и стать полноправным гражданином. Хендрик мечтал о карьере политика, охотно делился с нами грандиозными планами. «Давно назрела необходимость в переменах, и вы их обязательно увидите». Нет, не ходить ему по коридорам власти.

Беда, его постигшая, может случиться и со мной. Любой человек способен оступиться. И если завтра или через неделю я это сделаю, мне даже не позволят уйти самому. Вышвырнут с позором, а перед тем исполосуют спину под бой барабанов.

Пора признать, что отец был прав, а я заблуждался. Пора написать на листе бумаги несколько слов, и отправиться восвояси, и сказать папе, что, если он меня прощает, я готов отучиться в Гарварде и впрячься в семейный бизнес. Сразу после подъема обращусь к сержанту Зиму. Хочется сделать это прямо сейчас, но нельзя будить сержанта, если ты не уверен, что он сочтет причину по-настоящему чрезвычайной. Иначе быть беде.

Сержант Зим… Мысли о нем были так же мучительны, как и воспоминания о Хендрике. Когда закончился суд и Теда увезли, сержант остался и сказал капитану Френкелю:

– Господин командир батальона, разрешите обратиться.

– Валяй. Я и сам хотел тебя попросить, чтобы задержался. Садись, надо потолковать.

Зим бросил взгляд в мою сторону. Капитан тоже посмотрел на меня, но не приказал убраться. В приемной не было посетителей, только парочка вольнонаемных писарей. И без спросу не выйти – могу понадобиться начальству в любой момент. Так что я нашел местечко за стеллажом с папками и засел там.

Эта преграда не мешала слушать разговор.

Поскольку в штабе постоянно работает аппаратура связи и записи, размещался он не в палатке, а в стационарной постройке. Но это была постройка военно-утилитарного типа, вроде сарая, с минимумом внутренних перегородок. Гражданские вряд ли вникали в беседу, они сидели в наушниках над печатающими устройствами, и вообще их не интересовали заботы военных. Да я и сам не хотел подслушивать.

Впрочем, может, и хотел.

– Сэр, прошу меня перевести в боевую часть, – сказал Зим.

– Чарли, я не расслышал, – ответил Френкель. – Опять пробитое ухо шалит.

– Я не шучу, сэр. Такая служба – не для меня.

– Отставить нытье, сержант, – испробовал Френкель суровый начальственный тон и тотчас вернулся к прежнему: – Хоть бы подождал, пока я управлюсь с делами. Какая муха тебя укусила?

Зим жестко проговорил:

– Капитан, мальчик не заслужил десяти горячих.

– Разумеется, не заслужил, – согласился Френкель. – Ты в курсе, кто на самом деле облажался.

– Да, сэр.

– Ты не хуже меня знаешь, что на этом этапе наши подопечные – дикие звери. Ты давно разобрался, когда можно поворачиваться к ним спиной, а когда нет. Ты изучил правовую базу и приказы-инструкции; тебе известно, что ни при каких обстоятельствах нельзя допускать нарушения статьи девяносто восемьдесят. Естественно, среди курсантов всегда находятся желающие ее нарушить; не будь эти парни агрессивны, они бы не годились в мобильную пехоту. Ребята послушны, пока они в строю. Не опасны, когда едят, дрыхнут или сидят на заднице и слушают объяснения инструктора. Но выведи их на боевые учения, взвинти, наадреналинь – и получишь мешки с гремучей ртутью. И ты, и твои инструкторы прошли специальную подготовку, вы научены гасить такие бунты в зародыше. Вот и объясни мне теперь, как удалось рядовому-необученному поставить тебе «фонарь». Он не должен был даже рыпнуться. Твоя обязанность в такой ситуации – угадать намерение и моментально вырубить сопляка. Почему же ты не был начеку? Стареешь, что ли?

– Не знаю, – медленно проговорил Зим. – Пожалуй, и впрямь старею.

– Хм… Если это правда, то в боевой части тебе делать нечего. Но это неправда. Уж точно не было правдой три дня назад, когда мы с тобой спарринговали. Так что же на самом деле тебя подвело?

Зим ответил не сразу.

– Похоже, я привык считать Хендрика безобидным.

– Безобидные сюда не попадают.

– Да, сэр. Но он был настроен очень серьезно, хотел во что бы то ни стало выдержать. Никаких способностей, но старался изо всех сил. Вот я и привык… подсознательно… – Помолчав, Зим добавил: – Наверное, мне был симпатичен этот паренек.

Капитан фыркнул:

– Инструктор не может себе позволить симпатий.

– Понимаю, сэр. Но что случилось, то случилось. В этот раз хорошие подобрались ребята, настоящих никчем мы уже отсеяли. Хендрик увалень, но не никчема. Он убежден, что знает ответы на все вопросы, – вот его единственный изъян. И я не ставил бы это ему в вину, поскольку сам таким был в его годы. Непригодные отправились по домам, остались те, кто понял службу, кто старается все делать правильно, кто скачет галопом и не считает ворон. Славный выводок щенков колли… Большинство станут хорошими солдатами.

– Вот она, ахиллесова пята. Паренек был тебе симпатичен, и по этой причине ты не обломал его своевременно. Цена твоей симпатии – суд, порка и увольнение с «волчьим билетом».

– Моя бы воля, я бы встал к столбу вместо него, сэр. – Судя по тону, Зим не кривил душой.

– Ага, после меня – я старше по званию. Как думаешь, о чем я жалею вот уже час? И чего испугался, когда ты вошел с синяком под глазом? Я изо всех сил пытался обойтись административным наказанием, но юный болван не дал мне ни единого шанса. Заявить о том, что ударил сержанта… Нет, он точно идиот, и ты должен был от него избавиться месяц назад… а не нянчиться с ним и не выращивать неприятности. Признавшись при свидетелях, он вынудил меня действовать официально. Тут уже заднюю не врубишь. Ничего не оставалось, как провести эту кошмарную процедуру, принять горькое лекарство и подарить миру еще одного гражданского, который до конца своих дней будет ненавидеть армию. Он был выпорот, и ему с этим жить. Ни мне, ни тебе тут ничего не исправить, хоть это и наша вина. Полк должен был увидеть, как наказывается посягательство на статью девяносто восемьдесят. Да, вина наша… но ошибка – его.

– Моя вина, капитан. Я поэтому и прошу о переводе. Думаю, так будет лучше для части, сэр.

– Ах ты думаешь?! Нет, сержант, здесь я думаю и решаю, что лучше для моего батальона. Чарли, ты когда-нибудь задавался вопросом, кто вынул из шляпы бумажку с твоим именем? И какие у него были соображения? Вернись на двенадцать лет назад. Ты тогда был капралом, помнишь? И где служил?