Роберт Хайнлайн - Двойная звезда. Звездный десант [сборник litres]

– Здесь, капитан, и вы сами это отлично знаете. Вот на этом самом месте, в богом проклятой прерии. И я вовсе не радуюсь, что вернулся.

– А кто радуется? Но так уж вышло, что нам досталась самая важная и самая деликатная в армии работа – из сопливых щенков выращивать солдат. В первом твоем взводе кто был самым сопливым щенком?

– Мм… – протянул Зим. – Я не зайду так далеко, чтобы назвать ваше имя, капитан.

– Ценю деликатность, но вряд ли ты вспомнишь кого-нибудь другого. Я тогда ненавидел тебя до трясучки, «капрал» Зим.

Сержант вроде удивился, если не сказать обиделся:

– В самом деле, сэр? А мне вы, напротив, нравились.

– Да ну? Впрочем, ненависть – еще одна роскошь, которую не может себе позволить инструктор. Мы не можем ненавидеть курсантов и не можем их любить. Наша задача – обучить их. Но если тебе кто-то нравился… мм… то свою приязнь ты демонстрировал очень странными способами. Я тебе до сих пор симпатичен? Не отвечай, мне ведь все равно… даже больше скажу: не хочу знать. Так вот, я страшно злился на тебя, все мечтал поквитаться. Но ты был всегда начеку, ты мне не дал ни единого шанса попасть под трибунал по статье девяносто восемьдесят. И благодаря тебе я сейчас здесь. Теперь что касается твоей просьбы. Когда я был курсантом, часто слышал от тебя один и тот же приказ. Он меня бесил пуще всего, что ты говорил или делал. Помнишь его? Я-то его выполнил и теперь возвращаю обратно: «Солдат, заткнись и будь солдатом!»

– Да, сэр.

– Так что не спеши переводиться. Не так уж все и плохо. Мы оба знаем: любому учебному полку полезен суровый урок насчет статьи девяносто восемьдесят. Курсанты еще не научились думать, читать они не любят, слушают редко, но зато все видят… Возможно, печальная участь юного Хендрика однажды обернется спасением для кого-нибудь из его товарищей, и тот не повиснет в петле. Конечно, жаль, что этот наглядный урок пришелся на долю моего батальона, и я не намерен допустить повторения. Собери инструкторов и проведи с ними беседу. Примерно сутки мальчишки будут отходить от шока. Затем начнется брожение умов, озлобление. К четвергу или пятнице одному из тех, кому всяко тут не удержаться, придет в голову крамольная мысль: а ведь Хендрик дешево отделался. Что такое десяток плетей? За пьяное вождение и то дают больше… А ведь так хочется пересчитать зубы самому ненавистному из инструкторов. Сержант, этого не должно случиться. Ты меня понял?

– Да, сэр.

– Удвоить бдительность. Нет – увосьмерить! Всегда держать дистанцию, вырастить глаза на затылке. Вообразите, что вы мыши на кошачьей выставке. С Бронски поговори особо, у него склонность к панибратству.

– Я прочищу ему мозги, сэр.

– Сделай все как надо. Чтобы в следующий раз инструктор не пропустил удар, а вырубил курсанта при первом намеке на угрозу и нам не пришлось повторять сегодняшнее. Парень должен лечь, даже не прикоснувшись к инструктору. Иначе, клянусь, я этого инструктора выгоню за служебное несоответствие. Доведи до их сведения. Все рядовые должны накрепко уяснить: нападение на старшего по званию не просто противозаконно, оно невозможно. Короткая отключка, ведро воды в рожу, острая боль в челюстном суставе – и ни капли морального удовлетворения.

– Да, сэр. Все будет сделано.

– Уж постарайся. Облажавшийся инструктор увольнением не отделается. Я собственноручно вышвырну его из лагеря и пинками прогоню через всю прерию. Не хочу, чтобы по вине учителей еще один мальчишка встал к столбу. Свободен.

– Да, сэр. Хорошего вам вечера, капитан.

– Хорошего нынче мало. Чарли…

– Сэр?

– Если вечером ты не слишком занят, может, зайдешь на офицерскую улицу, с боксерками и щитками, повальсируем с Матильдой? Скажем, в восемь.

– Да, сэр.

– Это не приказ, а приглашение. Если ты и правда постарел, может, я таки сумею тебе настучать ногами по лопаткам.

– Гм… Не желает ли господин капитан сделать небольшую ставку?

– Ты это кому предлагаешь? Канцелярской крысе, толстеющей в кресле-вертушке? Никаких ставок. Разве что согласишься работать с ведром бетона на ноге. Чарли, у меня и правда выдался мерзкий день, и он еще не закончился. Надо хорошенько пропотеть да поймать несколько плюх, чтобы ночью спать, а не переживать из-за маменькиных деток.

– Приду, сэр. Не переедайте за ужином, я тоже хочу отвлечься от парочки проблем.

– Шутишь? Надо домучить квартальный отчет, комполка соизволит ознакомиться с ним после ужина, так что поесть мне сегодня не судьба. Время у меня было, но кое-кто, не буду пальцем показывать, отнял два часа. Так что я могу немножко опоздать на вальс. Все, Чарли, иди, не отвлекай. До скорого.

Зим встал так резко, что я едва успел притвориться, будто шнурую ботинок. Сержант вышел, не заметив меня за стеллажом. А капитан Френкель уже кричал:

– Дневальный! Дневальный!!! ДНЕВАЛЬНЫЙ!!! Почему я должен звать трижды? Фамилия! Час допзанятий, с полной выкладкой. Найди командиров пятой, шестой и седьмой рот, передай мою просьбу встретиться с ними перед прохождением. Потом галопом в мою палатку, принесешь сюда парадный мундир, фуражку, личное оружие, обувь… Награды не трогай, возьми планки. Все оставишь здесь – и в санчасть. Вижу, писать ты можешь, значит плечо уже не болит. Отправка в санчасть через тринадцать минут, солдат. Время пошло.

Я уложился в срок. Двоих сержантов нашел в душевых для старших инструкторов (нет преград для дневального по штабу), а третьего – за его столом. В армии не дают невыполнимых приказов, но обожают давать те, что кажутся невыполнимыми. Когда раскладывал парадку капитана, сыграли построение больных.

Комбат рыкнул, не оглянувшись на меня:

– Взыскание снимается. Свободен.

И я вернулся в роту – как раз вовремя, чтобы услышать: «Пятна на форме. Два часа». И увидеть печальный финал службы Теда Хендрика в МП.

Так что в ту бессонную ночь у меня было вдоволь пищи для размышлений. Я знал, что сержант Зим пашет как вол, но и мысли не допускал, что он может быть не в восторге от службы. Всегда такой самодовольный, самоуверенный, в ладу с собой и с окружающим миром.

И вот оказывается, этот неприступный робот вовсе не бездушен. Он способен испытывать чувство вины, причем столь глубокое, что желает перевестись, раствориться среди незнакомых людей, оправдывая свое бегство тем, что «так будет лучше для части». Меня это открытие потрясло, пожалуй, даже сильнее, чем порка, которой на моих глазах подвергся Тед Хендрик.

А капитан Френкель! Он согласился с тем, что сержант допустил чрезвычайно серьезную ошибку, а потом хорошенько повозил его мордой по столу. Сержантов не дрючат! Дрючат сержанты – это закон природы.

Но я собственными глазами видел, как покорно Зим терпел выволочку, как смиренно проглатывал упреки. А ведь капитан ни разу не повысил голос. По сравнению с тем, как орал на нас, курсантов, Зим, речь Френкеля казалась сладкой музыкой.