Анна Азырова - Йормундур

— Надо бы развести огонь, вот только деревьев не видать, — посетовал Йемо.

— А эти крючковатые стволы? — ткнул пальцем белокурый норманн в подобие хилых и кривых деревьев без кроны, утыканных кое-где вдоль верещатника. — Надо будет принести топор, хотя выглядят они трухлявыми.

— Я набрала целый букет трав, — Олалья открыла перемётную суму, надетую через плечо, куда набросала стебли редких растений, названий который по большей части не знала: цикуты, огнецвета, горечавки, эдельвейса и прочих. — Странно, что здесь они цветут посреди зимы, а вереск распустился, как весной. Всё-таки природа прекрасна и удивительна!

— Я больше дивлюсь тому, как здесь глухо и безлюдно, хотя в траве видал поржавевшие мечи, щиты и копья. Кажется, до нас тут были другие витязи, но что с ними стало? — задумался Стюр.

— Как нам отыскать того врачевателя? Откуда знаешь о нём, малец? — взглянул Йормундур на Йемо.

— В монастыре одним из немногих развлечений была перепись старых манускриптов, легенд. Не поверите, как много языческих поверий проходит через наши руки. Были среди них и иноземные предания о забытых богах, героях и колдунах. И о вас, северянах, я узнал из текстов Тацита. А про Диана Кехта пишут, будто был он в числе того племени, что высадилось на берега Ирландии тысячелетия назад. Долгие века правили боги, поклонявшиеся некой Дану, отвоёванными землями, а раны их лечил мудрый Диан Кехт, обладающий, к тому же, колдовскими и провидческими силами. Одному из сидов он помог вернуть власть, вырастив отрубленную руку.

— Что же стало с этим властителем? — взволнованно оживился Йорм.

— Нуаду Среброрукий вместе с соплеменниками пал от рук враждебных им сыновей Миля. Но легенды гласят, будто в момент отчаяния Дану спрятала свой народ в холмах, и сиды поныне живут где-то в нижнем мире.

— Это даёт нам немногое, — вздохнул белобрысый викинг.

— А монахи часом не составляли подробных карт, как добраться до нижнего мира или до Ирландии, на худой конец? — съязвил Стюр.

— Хм. Разве что паломники обладают такими знаниями, — пожал плечами юный чернец. — Но из известных мне проповедников, которые пересекли море, разве что Патрик. Клирики из нашей обители обычно выбирали Путь Святого Иакова через Компостелу. А я до недавнего часа и послушником-то не был — простой крестьянин.

— И ты тоже, милая? — толкнул Олалью Стюр своим крепким плечом.

— Я не монашка, только притворялась. Жила сиротой, ходила в поля, хлопотала по хозяйству у старушки, что взяла меня на воспитание из жалости. — девушка задумчиво и холодно вперила взгляд в даль. — А ты, Стюр? Надеюсь, дома тебя ждёт семья?

Норманн нахмурил соболиные брови и встретился глазами с серьёзным Йормундуром.

— Хм. Можно сказать, и я осиротел. Отец отдал меня на воспитание ярлу Гундреду, как и Йорма чуть погодя. Мы с ним молочные братья, воспитывались как будущие дружинники. Вот и весь сказ.

— Ты знаешь свою родню, Йорм? — осмелился спросить Ансельмо.

— Раз вопрошаешь, то о родном отце я знаю, ибо он, как говорят, выдающийся воитель и скальд. Я помню его плохо, хотя мне ведомо, что родина наша была в Норвегии, затем мой дед Скаллагрим бежал на остров Исландия от своего врага-конунга. Там родился отец и все его дети. Эгиль, так его зовут, много земель изведал и морей проплыл, а затем оказался при дворе Хакона Могучего, кровного врага того самого конунга. Меня оставили в Норвегии воспитанником, то ли заложником на случай возможной ссоры.

— Значит, увидев родного отца или братьев, ты вряд ли их признаешь? — удивился трэлл.

— Ну, как сказывают поэты и старожилы, в нашем роду все рождаются либо черноволосыми и на лицо дурными, как Эгиль, либо белокудрыми, ладными и удалыми.

— Кажется, ты взял отовсюду понемногу, — угол рта Олальи злорадно дрогнул.

— Говори, что хочешь, но ярл не зря избрал меня одним из двенадцати. Но, пожалуй, характером я и впрямь пошёл в Эгиля, ведь мы с ним оба не прочь взяться за меч при удобном случае.

— Ха-ха! И говорят, немало хольмгангов на его счету! — вмешался Стюр. — Но знаешь, ребёнком я считал тебя… нелюдимым. О тебе многие судачили, что ты ко всему равнодушен, но становишься берсерком, если разбудить в тебе гнев.

— Мне хорошо ведома природа гнева. Мой названный отец Хакон был таков большую часть дней, что я с ним встречался. Его рука обрушивалась как на недругов, так и на жён, и детей, и домашнюю прислугу… На многое я гляжу с сомнением благодаря ему. — Йормундур повернулся к Ансельмо. — Ну а ты своих родителей знал?

Юноша помрачнел и встал с коряги, что служила ему скамьёй, навис над викингом.

— Да, я знал их. Ваш отряд лишил их жизней. Стюр свидетель: он помог отдать им последние почести. — монах перевёл спокойный взгляд на костёр. — Мне казалось, я их презирал, потому и принял постриг. Мать с отцом были молоды, много работали в полях и прикладывались к чарке даже чаще, чем следует. Но не такой участи я им желал, Бог мне свидетель. Будь моя воля, я отомстил бы за них.

Морской ветер зашумел вересковым ковром, раздувая затухающее пламя. Не выдержав долгого молчания, Стюр тоже подскочил на ноги и взялся за боевой топор:

— Вот что, нарублю дров с тех деревцев. А вы… продолжайте знакомство.

Подойдя к древесным наростам поближе, северянин подивился их жуткой нездоровой форме. Коряги извивались над землёй, как скрюченные пальцы или уродливые сплетения конечностей. Стюр припомнил, как мальцом он страшился ветвей, отбрасывающих на стены такие тени. Крепко замахнувшись, берсерк вогнал лезвие в ствол по самое топорище, но, вынув, тревожно замер. Трещина сочилась мутной жёлтой смолой, похожей на гной и пахнущей так же. Стюр решил убедиться в увиденном и загнал секиру глубже, на сей раз повалив трухлявый ствол на землю.

Тут твердь под стопами задрожала, вода из гейзера с грохотом забила ввысь, заставив путников посторониться. Но фонтан не утих, как раньше, а бил столбом до самого неба, пока земля неистово сотрясалась, сбивая с ног. Олалья завизжала, Йемо сильной рукой заставил подругу склониться ближе к земле, упав на колено. Стюр подскочил на месте, когда за шумом гейзера прокатился такой рык, словно рядом ударили сотни зарниц. Казалось, несчётное войско разом затрубило в горны.

Не сразу викинги заметили, как ствол, поваленный Стюром, прямо на глазах отрастил из ветвей длинные ноги, сбрасывая сухие щепки коры, из раны отрубленного ствола просунулась расписная древесная морда. Черноволосый норманн обернулся к чудовищу, вставшему во весь свой великанский рост, объятое дымом и пылью. Телом оно походило на рукастый столб, а голова — как будто лисья — упала на древесную грудь, глядя сверху вниз с хищным оскалом сжатых зубов.