Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

А третий случай и вовсе поднимался на уровень катастрофы. Это была женщина, ее лицо попало-таки в кадр, и, несмотря на сильно измененную внешность, Диноэл узнал. Это была Фонда, робот-хранитель Кромвеля, и давно, казалось бы, ушедшие в прошлое симптомы шока – спазм и тошнота – вновь напомнили Дину о себе.

Клайм Эванс, которого переманили в Стимфал морковкой чудовищного оклада, известен в основном как автор так называемой параллельной схемы в лабораторной практике, которой, как считается, он открыл новую эру в медико-биологических исследованиях – за что справедливо и стяжал деньги и славу. Однако начинал он (и достиг не меньших результатов) работами по химии синаптических медиаторов, а в тридцать третьем опубликовал очень любопытную статью о регенерации нейронов. После этого-то он и переехал в Стимфал. Тут, в засекреченных военных лабораториях, группа «Биомен» занималась созданием искусственного универсального солдата – вечного и по возможности неуязвимого. Фокус в том, что разработки Эванса открывали путь к созданию боевого киборга с биологическим регенерирующим мозгом – в этой сфере производства живых машин-убийц дела продвигались хуже всего.

Так возник проект «Гурия» – очередной этап погони за старой как мир иллюзией, возрождающейся, как феникс, и недостижимой, как горизонт, – созданием боевого киборга. Кстати, о последней такой попытке (и тоже провалившейся), предпринятой уже после войны, с памятным сарказмом и говорил Диноэл в последнем разговоре с Айвеном Тью. Но тогда в Стимфале под очередную ловлю призрака подвели, как казалось, разумное обоснование: никакое государство не может себе позволить содержать одновременно армию людей и армию роботов. Разница между военными технологиями слишком велика (ни для кого не было секретом, что надвигается полномасштабная космическая война), и ни о какой унификации, на которой, собственно, армия и стоит, не может быть и речи. Поэтому, как утверждал Клайм Эванс, следует, используя экономическую мощь стимфальской империи, довести универсализацию солдата до абсолютного предела, то есть до стопроцентной взаимозаменяемости человека и робота. Да, полностью человекоподобный киборг будет стоить дороже, зато смена одного на другого без перестройки программ, перестановки модулей, всевозможных блоков, проблем со снабжением позволяет провести всеобщую стандартизацию, что есть колоссальный выигрыш в военных условиях, и вдобавок избавляет от целой дополнительной отрасли индустрии. Кстати, такие же киборги, по такому же принципу, с успехом могут быть использованы и в гражданском секторе.

Уже к концу двадцатых гурийцы достигли успеха, который трудно назвать иначе как головокружительным: созданный ими организм был необычайно действенен, живуч и практически вечен. Но, как всегда, имелась и оборотная сторона медали, которая и превратилась в могильную плиту: знаменитый мозг не поддавался прямому клонированию. Продукт оказался штучным, должен был выращиваться индивидуально и затем, что не менее скверно, требовал сложнейшей ручной имплантации. В итоге цена каждого готового изделия превосходила всякое воображение. Стимфальский диктатор Эл Шарквист, пересчитав в докладной записке видимые и невидимые нули в требуемой сумме, проект не то что закрыл, а прямо с треском захлопнул, без гнева предложив вспомнить о специфике и тяготах военного времени и соорудить что-нибудь попроще. Не в первый и не последний раз жесткость военных ограничений обрывала многообещающие военные же начинания; «Гурия» разделила судьбу пистолета-пулемета Томпсона и МГ-34 – все хорошо, но уж больно дорого и сложно. История вновь пришла к старой истине: куда больше смысла увешать выше бровей пусть даже самым навороченным оборудованием простого парня, чем под огнем заморачиваться причудами немыслимой и дико дорогой машины.

В конце концов вышло так, что в распоряжении разработчиков остался единственный доведенный до ума экспериментальный экземпляр – шедевр военной биотехнологии – FND-08, или в ласковом лабораторном просторечии Фонда.

То ли с досады, то ли с неким дальним умыслом, Клайм Эванс решился на то, что трудно назвать иначе, как злой и достаточно рискованной шуткой. На правительственном фуршете он подошел к всесильному любимцу диктатора, генералу Кромвелю, в компании темноволосой красавицы неопределенно испано-мавританского типа и представил ее как свою сотрудницу со странным именем Фонда. Фигура дамы, несмотря на явную чрезмерность достоинств, обладала свойством присушивать к небу языки мужчин, как говорится, от девяти до девяноста лет, а уж ноги – так это просто слов нет. Девица оказалась остроумной, хотя и циничной до грубости, вульгарной, но вне всякого сомнения – притягательно обаятельной. Кромвель не стал спорить с ее недвусмысленным предложением, и когда на следующее утро они проснулись в одной постели, будущий главнокомандующий должен был признать, что пережил нечто. Затем последовал звонок Эванса, и директор проекта «Гурия» объяснил герою-авиатору, что столь понравившаяся ему прелестница в некотором роде не вполне человек, и одновременно – жертва бюджетной скупости высших эшелонов власти.

Однако смутить генерала Эвансу не удалось. Задумавшись лишь на секунду, Кромвель объявил:

– Забираю ее себе. В качестве робота-хранителя. Обещаю поддержку в финансировании.

– Ловлю на слове, – ответил Эванс и повесил трубку.

– А меня спросили? – сонно спросила Фонда из мешанины одеял, покрывал и подушек. – Владыки хреновы.

– Можешь отказаться, – предложил Кромвель.

– Не могу, – вздохнула Фонда и упала обратно на кровать, призывно колыхнув всем, чем можно. – Полюбила я тебя, черта. Программа у меня, что ли, такая?

Фонда прошла с Кромвелем всю войну, спасала его в стимфальских подземельях и первой обняла после возвращения с каторги. Она последовала за ним на Кладбище Крейсеров, позже – на Эритаусские заводы, и так до самой финальной бойни на Тассилии, где без малого восьмидесятилетний маршал в компании давнего приятеля штурмана Шенкенберга в неком подобии Фермопильского ущелья остановил целую орду скелетников, выиграв время для эвакуационной миссии, и, по окончании боезапаса, был расстрелян вместе с другом далекой юности. Фонда оказалась единственной выжившей в той мясорубке, и сутки спустя спасательная экспедиция нашла ее – изувеченную и слегка повредившуюся в уме – под той самой скалой, на которой позже леонидяне устроили знаменитую мемориальную доску с надписью, что на этом месте дал свой последний бой легендарный маршал Кромвель.

Фонда просила отпустить ее в Стимфал, но страх землян даже перед мертвым Кромвелем был настолько велик, что ее оставили на Земле, в военном музее, в качестве живого экспоната и по совместительству экскурсовода. Она водила там экскурсии тридцать лет и все свободное время проводила перед плеером, непрерывно крутившим полутораминутную запись того самого боя – на фоне желтых утесов с трудом бредут, поддерживая друг друга и все еще сжимая бесполезное оружие, двое израненных стариков, чтобы в следующий момент быть распыленными на атомы. Сколько раз она просмотрела этот эпизод за все годы в музее – невозможно даже представить.