Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

– Были из одной. Уволили меня из конторы. Теперь я сам себе начальник.

– Тебя? Уволили из Контакта? Да как такое возможно? Ну и дела… То-то я смотрю, ты малость не в себе… Понятное дело, люди с меньшего на распыл идут… И куда же ты теперь? Чем занята знаменитость на заслуженном отдыхе?

– Подамся в науку, я давно хотел. Стану ученым.

– Как так – ученым?

– Вот так. Историком. А что тут смешного?

– Прости ради бога, но я как-то иначе представлял себе ученого.

– И как же?

– Ну, вообще-то, ученый историк не скачет с «наганом» под мышкой по иноземным мостам, чтобы в скелетниковской кишке пристрелить старого друга… Он, наверное, сидит в библиотеке и что-то там выписывает из толстой книги.

– Много ты понимаешь в науке… Сам-то ты по профессии кто, герой-любовник?

– За больное цепляешь… Был я врач, а теперь сам не знаю кто. Сбился с толку. Как говорится, жизнь дала трещину… Эге, наш вагон, похоже, тронулся.

– Да, давай, пора.

Танец мостов продолжался. Володя демонстрировал неистощимость репертуара.

Дважды приятелям приходилось сбрасывать с путей подгорелые дрезины, стоявшие как памятники чьему-то невезению.

Подходила, разворачиваясь, очередная платформа, Дин спросил:

– А сам с собой ты на этих Перекрестках не сталкивался?

– Бог миловал. Но тут на одном портале есть шериф – грузинка, девка потрясных статей, так вот она…

Но закончить свою историю Володя не успел. Отъехавшие фермы открыли дальнейшую перспективу, и он завопил:

– Погоди, да вот же! Вон же кобурговский причал! Вон за тем перегоном! Видишь сарай? Динуха, мы почти на месте!

– «Почти» не считается, – процедил сквозь зубы Диноэл. – Пятнадцать секунд. Горим, Володя.

– Ни хрена, упремся!

Однако это было проще сказать, чем сделать. Стыковка еще не отгремела, как позади справа показался злобный струящийся столб, и медлить он явно не собирался.

– Гони на всю железку!

– Как стрелка?

– Нормально, куда надо!

Однако у судьбы есть скверная манера шутить над человеческими надеждами. Расшлепанная за века механика все же подвела. Едва въехав на стрелку, дрезина вдруг дернулась и, завалившись на левый бок, встала как вкопанная. Друзья спрыгнули на полотно – что уж там разболталось и разъехалось в обветшавших креплениях и тягах, но колесо соскочило и застряло в щели между рельсом и лезвием переводного остряка.

– Чугунка, мать твою, – растерянно произнес Володя.

Через секунду оба уже что было сил навалились на рычаг управления стрелкой – глухо. Потом, со страшным кряхтением и руганью потянули вверх саму дрезину, пытаясь вырвать ее из хватки стальных челюстей – без толку, заклиненный с разгона металл засел намертво. Сзади пахнуло жаром дыхание приближавшегося жгута.

– Эх, кувалды нет! – простонал Володя.

– Нас сейчас тоже не будет, – отозвался Дин. – Бегом!

Они помчались, не щадя себя, отремонтированный в клинике у Мэриэтт ахилл повел себя превосходно, и у края даже пришлось затормозить – но все напрасно. Платформа шла слишком медленно – до спасительной пристани, щербатого бетонного козырька, выдвинутого над бездной при поддержке чем-то заляпанных и погрызенных опор, оставалось еще метров сорок. Дин упал на самый обрыв, перекатился на спину и свесил голову в коричневую бездну.

– На меня! – приказал он. – Держись за шею!

Он выбросил руку вперед, открывая напульсник с нитями Кларка, морщась, прицелился, думая, что сделанному по особому заказу устройству пора оправдать потраченные на него баснословные деньги, выстрелил, оттолкнулся всем, чем мог, и оба ухнули в тартарары.

Что ж, надо отдать должное институтским мастерам – они не подкачали. Вдвое превысив дистанцию, назначенную стандартом для подобного рода изделий, волшебная нить долетела и диффузно присосалась к краю ниши как раз под самым торцом кобурговской платформы. Описав в воздухе дугу уже начинавшими дымиться подметками, друзья имели все шансы разбиться вдребезги об одну из опорных колонн – как бутылка шампанского о борт спускаемого на воду корабля, – но Володя, извернувшись, сумел задрать свои длиннющие, как циркуль, ноги, и самортизировал удар. Тем не менее их изрядно тряхнуло, крутануло вокруг все той же колонны – посыпались крошки прорезанного бетона – и приложило еще разок. Послышался печальный хруст стекла, Володя сдавленно застонал. Но в это время Дин, сориентировавшись, выпустил еще одну нить – теперь уже под самое основание, – и через секунду их уже прижало к стене.

О, это была чудесная стена! Восхитительный, пологий склон чудовищной свалки, накопленной десятками поколений! Здесь были обломки строительных плит с хаосом перекрученной арматуры, слои сцементированного керамзита, окаменевшие блоки упаковок штукатурки затерявшегося в веках производителя, пушечные жерла чугунных труб, вросшие в искусственного происхождения известняк, уходящие в недра изгибы фаянса, балки с дырчатым абстракционизмом приваренных уголков – словом, о таком можно было только мечтать. Не жалея скрюченных израненных пальцев, приятели стремительно полезли наверх, словно пара обезумевших насекомых. Диноэл первый перевалился через бортик площадки, молниеносно развернулся поперек, опустил руки, ухватил замешкавшегося Володю за пояс и за шиворот и буквально пребросил через себя наверх. Не теряя ни полсекунды на то, чтобы прийти в вертикальное положение или оглянуться, оба на четвереньках понеслись в глубь платформы и остановились лишь тогда, когда в буквальном смысле слова налетели на кирпичную стену пакгауза возле оттопырившего пустые дверные петли проема. Тут только, привалясь к стене, покорители пространств сели, вытянув ноги, и осмотрелись.

У обоих в легких сипело и свистело, сходящий адреналиновый шок впустил на положенные места боль от ссадин и ушибов. Проклятущий плазменный столб, постояв, как им показалось, с сожалением пару мгновений, ушел влево, в сторону Генераторной. Володя стащил рюкзак, открыл, покопался и вынул отбитое горлышко черной бутылки.

– Одной кранты, две целы, – сообщил он. – Ладно, будем считать – жертва богам. Маэстро, урежьте «Марш оленеводов»! Слушай, а как-нибудь перепрыгнуть с моста на мост тут нельзя?

– Кажется, плечо потянул, – сказал Диноэл. – Нельзя. Это же глушилка. Кроме нашей тарахтелки тут ничего не заведешь. Как в твоем тоннеле.

Они помолчали.