Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

– Авиация, угадал, тут у нас под ногами, – ответил Володя, спускаясь вслед за хозяйкой по перекошенным ступенькам из искусственного камня в неопрятного вида яму.

– Он сделал подвал из самолета, – гневно пояснила Александра. – Решил, что это будет оригинально.

Впрочем, Диноэл уже все видел сам. Перед ним был знакомый, как дверь родного дома, люк, с за долгие годы въевшимся в сетчатку глаза традиционным извивом бело-серого камуфляжа. Люк выехал сначала на них, затем откатился в сторону, они вошли, и Володя сказал:

– Да-с, мое почтение, «Ял-Скевенджер». Ни кабины, ни двигателей, ничего, одни аккумуляторы и генераторы, но система жизнеобеспечения работает как часы. Теперь вопрос в том, сколько нам в этом бомбоубежище торчать, как Миклухо-Маклай в своей лодочке…

«Ял-Скевенджер», или, сокращенно и ласково, «Джерри», был машиной, знаменитой не менее, чем некогда танк «Т-34» или бомбардировщик «В-52». Это был венец конструкторского творчества эпохи, когда освоение Внеземелья в полной мере превратилось в индустрию. О проблемах и технических достижениях того времени можно написать (и, кстати, уже написано – например, об универсализации инструментов) немало отдельных книг, монографий и диссертаций, здесь же я просто упомяну, что человечеству пришлось пересмотреть подходы ко многим, казалось бы, давно привычным вещам. Скажем, ремонт в полевых условиях.

Казалось бы, все давно известно – вылез, сменил колесо, поднял капот, заглянул в мотор. Ан нет. Вылезти нельзя. Если, конечно, хочешь остаться в живых. Транспортное средство должно быть сконструировано таким образом, чтобы залезть в двигатель можно было, не выходя из машины. И ни с какой технической станции на подмогу никто не приедет – во всяком случае, ждать придется долго. Даже очень долго.

Вдобавок ко всему прочему, в условиях подобного экстрима человечество, по своему милому обыкновению, собиралось еще и воевать. Специализация – штука полезная, но малорентабельная, и иной раз не худо иметь машину, на которой можно успешно сражаться как при плюс, так и при минус ста по Цельсию.

Обычно на какую-нибудь не слишком гостеприимную планету для начала сбрасывался эмбриоконтейнер, который сам собой, за счет заложенных в нем ресурсов, выстраивал жилой купол, прочность стен которого обеспечивала некоему коллективу первопроходцев необходимое время, чтобы собраться с мыслями. Но эмбриомеханика – удовольствие дорогое, а военная эмбриомеханика – дорогое чрезвычайно. Никакому, даже самому расточительному военному бюджету было не под силу постоянно выбрасывать миллионы и миллионы на одноразовые фортеции, которые то ли еще пригодятся, то ли нет. Сначала надо бы разобраться в обстановке, уточнить картину на местности, а для этого специалистам и соответствующему оборудованию – пусть даже в экстренном экспресс-варианте – нужно нечто несокрушимо-универсально-живучее, мобильное и многоразовое.

«Ял-Скевенджер» появился на свет на пике триумфального возвращения прямоточного двигателя, когда ракеты, утратив кавычки, из детского лексикона вновь пришли в космическую технику в ипостаси Д-двигателя с его безмерно возросшей мощью сечения какой-то там единицы ионного потока. Или что-то в этом роде. Этот двигатель успешно и поставили на то, что конструкторы поначалу именовали «ходячим замком Хаула» – такие ассоциации вызывало у них шишковатое сооружение из «эксцентрично совмещенных эллипсоидов» – ничем не прошибаемый воздушный танк-штурмовик, способный вдобавок вместо обычного груза адаптивных кассет с бомбами и ракетами нести или двадцать человек десантников со всем снаряжением, или исследовательскую экспресс-лабораторию с пятью научными сотрудниками-землепроходцами. Экзотичности (а местами и страхолюдности) сооружению добавила пришедшая мода на разнесенность жилых, двигательных и оружейных блоков – невольно вспоминается архитектор Буров, некогда новаторски разделивший в физическом пространстве несущую, теплоизолирующую и декоративную функции стены. Теперь всевозможные пушки-пулеметы-ракетницы переселились в обтекаемые бронеконтейнеры, вынесенные на пилонах изменяемой геометрии. Итоговая конструкция вышла настолько удачной, что выдерживала даже перемену масштаба – редкостный случай в той области техники, где количество и качество связывают очень непростые отношения. Другими словами, можно было строить большие и маленькие «Ялы» (с поправкой на мощность двигателя), и летали они одинаково хорошо.

Успех «Яла-Скевенджера» превзошел все ожидания. Он возглавил рейтинг в своем классе еще до войны и не уступал этой позиции аж до конца пятидесятых. Он до сих пор занимает первое место по количеству построенных машин, и даже в наше время, усовершенствованный и переоснащенный, пользуется непреходящей популярностью у мастеров и знатоков летного ремесла за легендарную устойчивость и неубиваемость. Давно стало аксиомой: если предстоит полет и высадка в условиях мутных, непроверенных, рискованных, тем паче – заведомо агрессивных, не мудри – бери «Ял».

Кроме того, «Джерри» и поныне удерживает пальму первенства по количеству апгрейдов. Ни один самолет за всю историю не претерпел столько модернизаций, модификаций и адаптаций. Его переделывали и перекраивали под самые невероятные нужды и в самых невероятных условиях, а он продолжал летать, не теряя ни мощи, ни надежности. Об этом сложены легенды, и, как водится, дело не обошлось без маршала Кромвеля. На Церерской каторге его, как и многих военнопленных летчиков, посадили пилотом-смертником на «WKB» – а это и есть «Джерри», на котором вместо корректировочного венца установлены контейнеры для обогащенной шиговой руды, что делало некогда наводившую ужас летающую крепость безобидным карьерным грузовиком.

Впрочем, не таким уж безобидным. После проведенной ампутации маневренность, да и просто управляемость «Джерри» в таком варианте – с практически голой маршевой тягой – падала процентов на девяносто, и все бы ничего, но маршрут рудовозов с Цереры на Цереру-3 (по удивительной иронии судьбы, места, где когда-то Кромвель начинал свою военную карьеру) пролегал через «Тысячу Лун» – пояс астероидов, который даже асы высшего пилотажа на вполне нормальных машинах предпочитали обходить стороной. В итоге средняя продолжительность жизни водителя рудовоза составляла два с половиной рейса. Церерские власти это мало волновало: продажа одного контейнера концентрата шиги окупала все расходы на полгода вперед, покореженных, но работающих «Ялов» война совершенно бесплатно оставила на свалках Цереры неисчислимое множество, а пленные стимфальские офицеры вообще ничего не стоили. Церерский лагерь пилотов стал без всяких иносказаний Клубом Самоубийц, где жеребьевки выхода на трассу ждали, как Страшного суда.