Ник Кайм - Заветы предательства

— Да, господин.

— Так я и предполагал. Вы мыслите как терранка. У меня в легионе есть воины с Терры, и они думают схожим образом.

Он немного подался вперед в кресле и сцепил перед собой руки в перчатках.

— Вот чего вы хотите, — заявил Хан. — Вы хотите, чтобы каждый легион маршировал от Терры в четком строю, шагал тяжело, как адуун, оставлял за собой ведущий к родному миру след, по которому можно было бы отправлять конвои с оружием и пайками. Вы мыслите так, поскольку ваша планета сложно устроена — там есть города, оседлые народы, и ее требуется держать в узде.

Примарх был прав. Именно этого я и хотела.

— Мы такого не хотим, — продолжил он. — На Чогорисе мы научились сражаться, не имея центра. Мы берем наше оружие и скакунов с собой. Перемещаемся, как подсказывает нам ход войны. Не связываем себя ничем — мы никогда так не делали.

Говоря, он не сводил с меня глубоко посаженных глаз и не повышал голос. Он не гневался, его тон оставался спокойным, как у строгого родителя, который объясняет ребенку простую вещь.

— Мы бились с армиями, что превосходили нас числом. Подвижность была нашим преимуществом. Они не могли ударить нас в центр, поскольку мы не имели центра. Мы запомнили этот урок навсегда.

Теперь я поняла, почему все наши делегации не произвели впечатления на Хана. Белые Шрамы были неорганизованными не по легкомыслию — они принципиально действовали так, следуя своей военной доктрине.

Возможно, тогда мне следовало промолчать, признать собственную неудачу, но я не собиралась пускать дело на самотек. Одно дело — сражаться в седле на Чогорисе, совсем другое — участвовать в Крестовом походе из триллионов бойцов по всей Галактике.

— Но, господин, — ответила я, — после Улланора у врагов нет больших армий. Мы наступаем, а не обороняемся, и здесь необходима координация. И, прошу прощения, но вы наверняка согласитесь, что Терре ни что не угрожает. Не осталось противников, способных повредить нам.

Хан бросил на меня ледяной утомленный взгляд. Моя речь его не впечатлила. Я ощутила всю тяжесть разочарования примарха, и вынести ее было непросто.

— «Не осталось противников, способных повредить нам», — тихо повторил он. — Интересно, Есугэй, сколько раз, в скольких ныне забытых империях произносились эти слова?

Хан уже не обращался ко мне. Он двигался дальше, обсуждал пути истории с сородичем. Меня отбросили в сторону, как и всех остальных, кто пытался затянуть примарха в жесткую иерархию Империума. Я была для него никем; труды Департаменто были для него ничем. Долгие месяцы перелетов, изысканий, приготовлений — все завершилось ничем.

Я страшно злилась на себя и кипела от негодования. В тот момент мне казалось, что я никогда больше не встречусь лицом к лицу с настолько великим и могучим воином. Что я упустила возможность повлиять на него.

Как оказалось, и то и другое было неверно.

Он ворвался в покои без предупреждений и объявлений. Хлопнули распахнутые двери, заставив меня вздрогнуть.

Он пронесся по залу, облаченный в толстую мантию из волчьих шкур, которая развевалась в ритме его грохочущих шагов. Броня воина, отделанная кованой бронзой, сверкала жемчужными разводами белого золота, а на нагруднике глянцевито поблескивало гранатовокрасное око. Гостя словно бы окружал ореол величия во всех его проявлениях — телесном, умственном и духовном. У него была молодцеватая походка солдата, уверенная и полная жизни.

Конечно, я видела пикты с ним. Все мы видели. Но я никогда не думала, что столкнусь с ним вплотную, окажусь в присутствии личности, о которой рассказывали легенды и шепотом передавали слухи.

Сжавшись в кресле, я крепко стиснула подлокотники от страха, что потеряю сознание или совершу какую-нибудь глупость.

Хан блеснул улыбкой и вскочил на ноги, спеша приветствовать воина. Он мгновенно забыл обо мне — сером пятнышке на роскошной картине воссоединения богов.

— Брат мой! — обнял гостя Хан.

— Джагатай, — ответил Хорус Луперкаль.

Мое сердце бешено стучало в груди. Меня ужасала мысль, что один из примархов повернется и спросит, почему я до сих пор сижу здесь. Я хотела уйти, но не осмеливалась шевельнуться без разрешения, поэтому оставалась в кресле, мечтая, чтобы оно свернулось вокруг меня.

Я должна была преисполниться благоговейной радости при виде магистра войны. Должна была расцвести от гордости и признательности за то, что я, одна из триллионов смертных, оказалась в присутствии избранных сынов Императора. Но почему-то не испытывала ничего, кроме страха. У меня побелели костяшки пальцев. Я молчала, и мне мерещилось, что в покоях гуляет морозный ветер, а моя душа дрожит от принесенного им холода.

Есугэя представили Хорусу, и грозовой пророк даже бровью не повел, оставшись таким же спокойным и флегматичным, как всегда. Затем взор Луперкаля — его грозный, ищущий взор — оторвался от Хана и остановился на мне.

У меня как будто остановилось сердце. Я не могла ничего сделать, даже отвернуться. Меня охватил беспримесный первобытный ужас жертвы, осознавшей, что ей нет спасения.

— А кто она? — спросил магистр войны.

Джагатай положил ему руку на плечо.

— Одна из бюрократок Сигиллита, — Хан кратко взглянул в мою сторону. — Она здесь по моему разрешению.

Когда они отвернулись и возобновили разговор, на моем сердце словно бы разжались стальные тиски.

Если с Ханом было сложно общаться, то Хорус просто потрясал. Телосложением примархи походили друг на друга — возможно, Джагатай даже был чуть выше, — но мне сразу стало очевидно, почему Император избрал Луперкаля своим орудием. Размашистые жесты магистра войны, открытость его лица, ощущение непринужденной властности, словно излучавшееся в покои с его великолепной брони, — они объясняли все. Даже охваченная безотчетным удушливым страхом, я понимала, почему люди поклоняются ему.

И пыталась соотнести то, что видела, с тем, что чувствовала. Очевидно, Хан и Хорус были братьями. Они говорили и поддразнивали друг друга, как братья, рассуждали о непостижимых для меня вопросах галактического уровня, словно о пустяках, шутили и переругивались на эти темы. Джагатай был властным, вдумчивым, строгим, царственным.

Луперкаль был… иным.

Встреча между ними оказалась краткой. Когда я дерзнула прислушаться к беседе, она уже заканчивалась.

— И все-таки, брат, поверь мне — я стыжусь этого, — с извиняющимся видом сказал Хорус.

— Не нужно, — ответил Хан.

— Если бы имелся другой выбор…

— Не надо ничего объяснять. В любом случае я уже дал тебе слово.

Магистр войны благодарно взглянул на Джагатая.

— Знаю. Твое слово очень многое значит. Уверен, что и для Отца тоже.