Шимун Врочек - Золотая пуля [litres]

Череп сидел на нем косо, свесившись на левую сторону, точно чучело, криво насаженное на жердь.

– Мне так не нравится. – Мужчина взялся за нож и тремя быстрыми, сильными движениями спорол с шеи шмат мяса. Крови не было. Плоть отслоилась одним куском, бледным, как мороженая телятина. Безумец взялся за череп обеими руками и насадил его покрепче. Все это время он не переставал изучать меня. Где мои силы? Почему я сижу и пялюсь на эту мерзость?

– Мы должны уговориться. – Нож выпал из его пальцев и укатился под стол. Мужчина придвинул к себе револьвер и выщелкнул барабан, по одному выбил на стол патроны.

– О чем? – Горло не слушалось. Или я все-таки подавился грузилом, и это оно мешает говорить?

– Ты делаешь, что я велю. Я тебя спасаю.

– Не пойдет.

– А? – Не знаю зрелища хуже, без нижней челюсти у головы как бы не было рта, зубы, что я ей вставил, торчали вкривь-вкось. Святый боже, благодарю мальчишек, что выдрали и сожрали язык твари! Чудовище оставило в барабане два патрона, крутнуло и без предупреждения сделало щелк-щелк: в меня, себе в лоб. Два холостых.

– Я тебя вынес.

– Ты меня бросил. Спрятал. Закопал. А я хочу править.

– Я не бросал.

– Тогда где же я? – Тварь развела руками; пока я шевелил губами, она отправила в барабан еще два патрона, рулетка, клац-клац.

– Я оставил тебя… Я унес… – Где, черт побери, я бросил череп?! Вот я собираю для него зубы и потом сразу лезу на водонапорную башню Джесопа.

– Не ври мне. – Уродливый Минотавр забил в барабан последние пару патронов. Ствол глядел прямо на меня. Без шансов. Я попытался дернуться. Нет.

– Ты там, где надо, – процедил я со злобой, удивившей меня самого. Бам. Осечка. Револьверы не дают осечки! Ствол повернулся в сторону черепа.

– За тобой, – развело руками чудовище. Выстрел грянул, со стены сорвалась фотография в рамке, стекло разлетелось вдребезги. На грохот из соседней комнаты выскочили мужчины. Платон подбежал, обхватил меня и заозирался. Все ощетинились стволами, но угрозы не было. Я таращился, безумно моргая, ноздри ел запах пороха, в воздухе завивались спирали дыма.

– Джек, – тряс меня за плечи Платон, – что случилось, Джек?

Я увидел в своей руке револьвер. Напротив меня никого не было. Я заглянул под стол, на полу тоже никто не валялся.

– Тод пропал. – Один из друзей Платона подобрал слетевшее со стены фото.

Пуля из моего ствола пробила карточку, на которой Платон стоял со своими боевыми товарищами. Был на этой карточке и мой отец. Вместо головы Тода зияло пулевое отверстие. Папа обнимал его за плечи. Огнем отцу опалило лицо.

– Ты бы привыкал к пушке, сынок, – потрепал меня по плечу усатый толстяк. Он катал меж пальцев патрон и выглядел добродушным дядюшкой, а не хладнокровным стрелком.

– Я вообще не хотел…

– Зря, – мужчина зажал меж большим и указательным пальцами патрон и показал, – лучше 45-го калибра друга не сыскать. Полдюйма честного свинца – пол-унции смерти. Без последствий такой подарок никто не снесет.

Что-то треснуло в уютном мире дома Половца.

Тревога, липкая, неявная паутина, повисла в воздухе. Она пришла как скрип половиц, неотличимая от деловитого беспокойства, но куда более ядовитая. Что-то испортилось, пока я спал. Почему эти большие сильные мужчины перестали смотреть друг другу в глаза?

К пяти утра окончательно разобрались с планом.

Все время, пока они совещались, меня подбрасывало, точно я сидел на оголенном проводе, на который иногда подавали ток. Мужчины морщились и переглядывались, порой замолкали на полуслове, а потом начинали говорить с нового места, будто разговор был рекой, которую они переходили вброд. Платон этого не замечал, он был слишком увлечен своими мыслями. Дом пропах сомнениями и по́том.

Наиболее прыткий и смелый, Тайни Ратчер вызвался добыть транспорт, с этим никто не спорил – больше ловить в Андратти нам было нечего: вездеход-пески-севера. Остальные буксовали, трое желали разделиться, предлагали: группа за матерью и сестрой, вторая за отцом. А я маринуюсь дома и носа на улицу не кажу. Платону это категорически не нравилось. Да и меня никак не устраивало.

– Нас положат, – разумно пыхтел усатый толстяк Гэри. – Сваливать надо всем. И выбрать кого-то одного.

Меня ужасало, что Платон склонялся к тому же. Пробиться сквозь распределителей, вырвать у них мать и сестру и бежать.

– Залипнем, – качал головой он. – Спутаемся.

Перед выходом Платон осмотрел мои находки.

Я сперва стеснялся их показывать, но потом настучал себе по ушам. Вдруг чего полезного выкопал?

– Ерунда, – повертел в руках пакет с дюймовыми иглами, – чушь, – забраковал плоские коробки, набитые алыми пилюлями. – Не годится, – вздохнул, отодвигая металлическую штуку то ли с соплами, то ли с разъемами для штекеров. От обиды покраснели щеки. Неужели ни единой полезной вещи?

– Отец твой человек предприимчивый, – пояснил Платон, подбрасывая на ладони пакет с пауками, – оружием и прочей дрянью не торговал. Лекарства и наркотики идут лучше стволов. Все эти побрякушки можно жирно толкнуть в пустыню или дикарям, но для нас они почти бесполезны. Частично могут помочь эти красавчики. – Он был предельно осторожен, перед осмотром залил руки жидким пластиком, но и теперь не вытаскивал пауков из упаковки.

– Они опасные?

– Реаниматоры. – Платон коснулся пальцем горла. – Посади такого на голую кожу трупа, и он восстанет. Ненадолго. Четверть часа, плюс-минус. Чаще всего спецназу хватает этих минут, чтобы увести тела павших с поля боя.

– А зачем?

– Герои своих не бросают, – похлопал меня по плечу настоящий человек. – Да и органы не лишние. Мертвый товарищ – полезный товарищ.

– А меня почему дернул?

– Ну, ты, к счастью, был жив. Вот он тебя и шибанул.

Что-то не давало ему покоя, Платон еще раз вернулся к коробкам с алыми пилюлями. Он вертел их так и эдак, думал вскрыть, но не решился.

– Вот если бы… – сам себе под нос пробормотал он. – Ну, не может быть…

– Бак! – крикнул Платон в сторону кухни, там на диванчике прикорнул самый противный из его друзей, серый и скучный, как лежалый брезент, за всю ночь этот словом ни с кем не перемолвился, только щелкал патронами, загоняя их в магазины, а меня вообще не замечал, будто я – дырка от детского горшка. – Ну-ка, подстрахуй. Какого цвета были геометки?

– Умные или тупые?

– Да и те, и те.

– Тупые поставляли двух цветов: на мясо – синие, на железо – желтые. А умные были красненькие, как крупная рябина. – Платон бросил ему коробку, Бак поймал и даже рассматривать толком не стал. – Это они.

– Брешешь?!

– Пес брешет, я дело говорю. – Бак метнул коробку обратно и так же равнодушно, как пил чай или набивал магазины, отвалился на спинку дивана и мгновенно уснул.