Шимун Врочек - Золотая пуля [litres]

«И сбежать я тебе не дам!» – голова отвернулась, но человек продолжал буровить меня взглядом.

– Да, сэр.

– Пффффф, – мужчина оттолкнул меня так, что я отшатнулся на пару шагов, споткнулся и сел на зад. – Не трать мое время. Беги отсюда, малыш, мать заждалась тебя дома.

Я встал, пошатываясь, сжимая в кулаке подол. Ну, точно, сквозь пальцы прыснули мелкие слезы. Сделал шаг в сторону, развернулся и потрусил прочь.

– Эй, Джек. – Имя развернуло меня на сто восемьдесят градусов, так внезапно оно прозвучало. Человек в кресле держал мою любимую книгу. – Как там нынче в аду?

– Тесно, сэр, – сказал я и больше не отвлекался.

Вот теперь отчаяние захватило меня целиком.

Я знал, что должен был забрать из дома и как этим распорядиться. Отец четко все наказал. И вот план мертв. Как и сам отец, вероятно. Но разве меня это остановит?

Метки в пустыне нужно оставлять так, чтобы человек, который не знает, где искать, нипочем не нашел закладку случайно. Не годились ни пирамидки из камней, ни скелеты из Острова сокровищ, только приметные места.

В первой могилке лежала банка, похожая на короткий снаряд. Я свинтил крышку и вытряхнул на землю какие-то детали, крупные, в половину ладони, металлические схемы, похожие на квадратных пауков. Каждая была запаяна в толстый прозрачный пластик, потеющий густой машинной смазкой. Отец велел закопать это в черте города, я нашел кусок старой дороги, где бетонные плиты лопнули и образовали шалаш в виде перевернутой V.

Почему за пауками не пришли? Я оставил нычку еще до рейда.

«Потому и не забрали». – Рассудительный голос отца, точно он стоял у меня за плечами, ободрил и согрел. Наверное, парень, кому это предназначалось, сгинул на Большой охоте.

Правила, что мы установили с отцом, звучали однозначно: уносишь – прячешь – не смотришь. Я играл честно, но времена протухли. Пора разбираться, что почем. Я взял один пакет в руки и разодрал страховочную пленку.

«Не смей! – крикнул голос. – Ничего не трогай голыми руками!»

Но было поздно, я уже вытащил деталь за одну ногу. В руку шибануло током, я отбросил мелкую тварь, она перевернулась в воздухе и упала на спину. Паук несколько раз дернул лапами, совсем как настоящий, подобрался, заискрил и сдох.

Ох, как же больно! На ладони вздулся крупный пузырь, полный желтой отвратительной жижи. Указательный палец распух, кожа лопнула, дырка от укуса краснела скверной мокротой, но не кровила. Ко всем прелестям добавилась еще эта.

– То, что ты еще не сдох, – сказал я себе вслух, хватит говорить с воображаемыми друзьями, – вовсе не твоя заслуга, а недоработка демона-губителя. Такой сводный брат ангела-хранителя куда более серьезная сволочь.

– Тебе двенадцать. ДВЕНАДЦАТЬ! Куда ты лезешь? Куда? У тебя распухла рука, ты ни черта не понимаешь, у тебя нет плана. Как ты собрался воевать с городом, в котором каждая собака имеет автомат, а ты нет?

Плюнул сам на себя и пошел дальше вскрывать закладки.

Спустя час мои карманы пополнились еще тремя свертками, но вскрывать их просто так я поостерегся. Я лежал на земле за зданием больницы, здесь был удобный закуток, куда приезжала дежурная машина, привозила острых больных. Ночью их сбрасывали на носилки прямо с центрального входа. Днем старались не мешать движению по главной улице, подвозили сюда.

Место было знакомое – нора под пандусом. Здесь я тоже прятался во время наших игр, залезал и сидел тише мыши. Редко кто догадывался заглянуть вниз.

Мне нужны были бинты и живздоровка. И срочно! Рука совсем меня извела, если не унять боль и не замотать рану, полезу на стену и наделаю глупостей. Хотя прийти сюда уже было огромной ошибкой. В больницу я не пролезу, любой врач начнет задавать вопросы, спрашивать фамилию, документы, всех больных регистрируют. Помнишь, как долго не хотели принимать Нину, ее привезли мы с отцом, у нее случился припадок на моем дне рождения, никаких документов, и формально мы ей никто, а Платон был в рейде…

Платон!

Господи, как я сразу о нем не подумал?

Я выцарапался из-под пандуса и похромал к дому Половца. Идиот, мне сразу нужно было идти к нему, не слушать отца, не верить в его бредни, не пытаться решить проблемы в одиночку. Я шел и улыбался. Победа! Теперь все будет отлично! Я понял, кто нас спасет.

За столом Платона Половца сидели шестеро. Лампа висела низко, скрывая лица, видны были расстегнутые вороты рубашек и снующие руки. На столе сверкала гора новеньких гильз. Все, кроме меня, щелкали патронами, снаряжая магазины.

Мою правую руку украшал белый корсет. По мере того как экзопласт высасывал из волдыря дурную жидкость, спаивал края раны и обезболивал ладонь, лубок серел. Через час-полтора он почернеет и рассыплется в мелкий шлак. На месте раны останется свежий рубчик. Более серьезную дырку он штопал бы полдня, но с этой ерундой справится мгновенно.

Глаза слипались. Миска супа и горячий чай заставляли клевать носом. Ничего не мог с собой поделать. Я наконец стал ребенком среди взрослых, спихнул страх и вину с плеч и наслаждался прохладой и зудом, который мне дарил корсет.

Платон все знал про отца и с вечера переговорил с нужными людьми. Наутро обещали замолвить за него словечко, но, шипел сквозь зубы папин приятель, дело стряпали скверное. Распределители были кем угодно, только не кретинами. Слух о разграблении мирного каравана на союзной территории – повод для тотальной зачистки города.

– Такие, как мы, для Конфедератов – кость в горле, – разводил в кипятке ложку сухого молока Платон.

– Какие? – лениво вставлял я.

– Быстрые. Хищные. Строптивые. В Детройте только ждут, как набросить колониям удавку на шею, а в Чикаго им радостно подвякивают в тон.

– А почему мы колония?

– Были такой, сынок. Сейчас мы город, поднятый из дерьма и пепла висельниками и террористами. Слыхал про таких?

– Ага. – Я не выдержал и улегся лицом на сгиб локтя. Они так усыпляюще щелкали патронами. Так монотонно, методично.

– Твой отец – отличная мишень для шакалов. Герой войны, дезертир, подрывник. Теперь еще убийца женщин и детей.

– Он не…

– Но скажут…

Я проснулся от приступа удушья. Мне казалось, что я проглотил свинцовое грузило, гладкое, округлое, оно скользнуло мне в рот и должно было наглухо закупорить горло. Я умер. Я вот-вот умру. Мне никак не помочь!

– Перестань истерить. – Друг Платона в песчаном камуфляже достал из-под стола руки и положил их поверх оружия. Они мне сразу не понравились, темные, в цыпках и разводах мазута. Неприятно знакомые руки. Правая нервно подрагивала, ею он сдвинул в сторону пару револьверов, расчистил место и положил туда нож. Я хотел слететь со стула, броситься в соседнюю комнату, из которой бубнили голоса заговорщиков, позвать Платона. Но почему-то остался сидеть. Молча. Мужчина встал и взялся за абажур. Приподнял лампу.