Александр Накул - Глазами волка [СИ]

Лук – хорошее оружие, но акинак ещё отчётливей показывал, как хрупка человеческая жизнью. Конечно, разрезать человека непросто, нужно налечь изо всех сил. Но корову недостаточно ранить и изувечить, — а человека достаточно.

Лик знал, что если он будет смертельно ранен, Маэс его добьёт. Таков старинный обычай, он помогает обходиться без обоза. Но сможет ли сам Лик добить Маэса? Что-то мешало ему дать окончательный ответ. Наверное, он стал слишком грамотный. Городская жизнь, буквы, книги, и прочие излишества.

Знакомая черноголовая собака выбежала навстречу. Зарычала, но отступила на луг, к овцам. Животное почуяло, что перед ней больше не изгнанник, а опасный парень, который знает, что делает.

Потом появился и пастушок. Он смотрел гордо и презрительно. Похоже, собака была догадливей хозяина.

— О! За добавкой пришёл?— спросил мальчик.

— Пришёл дать тебе урок вежливости,— ответил Лик,— Город далеко, философов нет, учить тебя некому. А учиться очень полезно.

— Я у терионов совета не спрашиваю!

— Я сейчас тебя укушу, и тоже станешь терионом,— Лик улыбнулся пошире, чтобы во рту сверкнули клыки,— Вот тогда и придёшь за советами. Из волка какой пастух? Никто не захочет себе такого раба. Тебя будут продавать и никто не купит. Придётся жить свободным человеком.

— Неправда! Терион не передаётся!— закричал мальчик, закрываясь руками.

— Теперь передаётся,— сообщил Лик,— Проклятие расползается, жизнь с каждым днём тяжелее. К тому времени, как возмужаешь, прокляты станут все.

Мальчик побежал прочь, расталкивая подопечных овец. Собака посмотрела на Лика с подозрением – и затрусила следом.

Никто не хочет проблем с ликантропами. Несколько недель назад это огорчало Лика, теперь радовало. Значит, признают их силу. Сила – такая штука. Её можно бояться, но нельзя игнорировать.

А вот и ворота. Поместье, построено по уже знакомому плану. Сейчас оно напомнило тот самый дом в Херсонесе, где неврийцы держали ночную оборону. Поместье госпожи Статиры тоже пытается выглядеть неприступной крепостью.

Лик подошёл к воротам и постучался.

— Чего тебе надо?— спросили из-за закрытой двери.

— Я был у вас несколько недель назад,— ответил Лик,— Вы угостили меня собакой, а я пожелал вашему хозяйству процветания. Помните? Я тот самый мальчик-невриец. Вот, решил вернуться. Вдруг у вас ещё собаки остались.

Окошечко открылось, показалось всё то же лицо. На левой щеке горел свежий след от удара плетью.

— Ты?..

— Я.

— Теперь ты лучше одет.

— Предпочитаю одеваться волчьей шерстью. Но для госпожи Статиры сделал исключение.

— У нас ещё остались собаки,— сообщил человек с разбитой щекой,— Проваливай, пока не спустили!

— Не спустишь.

— Собираешься их всех голыми руками порвать?

Лик заулыбался и показал акинак.

— Видишь, я не с голыми руками. А тебе спускать собак всё равно нельзя, и я это знаю.

— Можно, мальчик, можно.

— Было бы можно — спустил без разговоров.

— Я иду спрашивать разрешения у госпожи Статиры.

— С тем же успехом,— сказал Лик,— ты мог бы разговаривать с морем.

Ответа не было, только шаги удалялись. Лик развернулся на пятках и поискал взглядом рощу.

Отсюда она казалась маленькой, почти игрушечной. Лик усмехнулся и махнул рукой.

Сперва не произошло ничего. Лик даже заподозрил, что попал в сон, и стоит здесь не по-настоящему. А потом от рощи отделилась несколько крошечных фигурок, мучительно медленные на таком расстоянии, и Лик не смог сдержать улыбку.

Вот он, боевой путь. Сначала он служил. Потом выживал. Потом командовал обороной. Потом дрался в рукопашной.

А теперь командовал штурмом.

71

Когда Ихневмона позвали, он отмывал руки от крови.

Служанка-иберийка стояла у входа и взирала на него с лёгкой брезгливостью. Так аристократка смотрит на мальчишку с мясного ряда.

А вот заболят зубы или будет запор — на коленях приползёшь,— подумал Ихневмон, но спросил только:

— Что такое?

— Господин Евдокс просил передать, что хочет тебя видеть.

— Я помогаю.

— Иди,— Аполлонид хлопнул мальчика по голому плечу,— Нехорошо отказывать взрослым друзьям.

— Я помогать вам хочу!

— Ты очень мне поможешь, если не будешь мешать.

Ихневмон подчинился. Но всё равно шагал через площадь напряжённый, как натянутая струна. Только тронь — и он лопнет.

На агоре царил обычный торговый гул. Но за последние дни его тон сильно изменился.

С каждой новостью гул становился тревожней, а лица — мрачнее. Даже гетеры и женщины рангом пониже завлекали клиентов намёками, что может быть это — в последний раз...

Говорили, что после успеха в Ольвии царь Палак решил покорить себе весь полуостров. “Зачем мне пирог с обкусанными краями?”— сказал он, якобы, меотийскому послу. Палак прислал посла и в Херсонес, его заставили говорить перед городским советом. Посол требовал освободить корабли из Ольвии от всех сборов в обмен на постоянный гарнизон и помощь во время войны.

— Но ведь войны пока нет. А ваши баржи с хлебом пользуются нашим портом,— заметил на это Евдокс. Его положение в совете сильно пошатнулось после той ночи, но архонт устоял. Любовь народа к нему только возросла, и владельцы лавок с лепёшками даже поклялись, что будут кормить его бесплатно — если Евдоксу придёт фантазия к ним у них столоваться.

— Войны пока нет,— ответил посол,— Но вдруг будет?

Совет отверг предложение и отправил послов в Меотию. Посланников выбирали жребию, но секретаря назначили из агорономов, чтобы гончар и корзинщик, что вытянули жребий, не погубили нечаянно город.

В Меотии тоже всё изменилось. Молодой царь Перисад сменил своего бестолкового братца и взялся за государственные дела. Он велел обновить храмы на акрополе, устроить ревизию зернохранилищ и казнить командира фракийской конницы самым затейливым способом.

Потом он начал переделывать скифскую конницу. За неё отвечал Савмак, приятель детских игр, чьи предки нанимались ещё к первому Левкону. Говорили об амнистии тех, кого изгнали при Левконе и что вернулись времена царицы Камасары. Получается, фракийцы теперь будут в опале, а скифы — на коне, во всех смыслах.

Возможно, Перисада тоже удивили успехи царских скифов. Ихневмон подозревал, что он тоже решил сражаться за власть над всем полуостровым. Раз скиф с советником-греком достиг таких успехов — то гераклеец с советником-скифом прославится не меньше, чем Геракл, воспитанный кентаврами.

Перисад принял гераклейских послов на пиру. Словно хотел совместить скифское хлебосольство с гераклейской скромностью. Подавали печёных дельфинов и заморские финики с лучшим местным вином.

После всех церемоний агороном Никей, секретарь посольства, осторожно попытался поссорить меотийцев с царскими скифами.