Степан Кирнос - Восхождение к власти: Начало

И не был выучен коварный урок,

Что людям не раз Богом был преподан!

Служители веры, отринули свой долг

Сердца их чёрный порок поразил!

И стали забыты святые и голос умолк

Что им похвальбы паствы возносил!

И посланники дьявола гнилые взошли на престол,

Ложью о свободах и разврате одурманив умы.

Средь танцев разврата, и света от гари костров,

Последние о спасении душ смолкли мольбы.

Много лет проклятой эпохи страданий и тьмы,

Царствует трухлявый свободы порядок, заветы исчезли, как дым.

Люди под гнётом разврата, мир устал от этой войны.

Голос ложных учений так сладок, хочется верить посулам пустым!

Европу окутала тьмой великая ночь,

Но нас поведёт Владыка, что Рейх вознесёт к небесам.

Разгорится заря, мрак изгоним мы прочь

Слава империи, вновь уготована нам!

Вера воспылает в груди, ибо истин свет смогли мы постичь

И ересь, и ложь прахом моментально обернётся.

И громом погибельным станет праведный клич

Луч света во тьме сквозь мрак прольётся.

Наша вера крепка, и истины глас ото сна нас пробудит

Святые пойдут в бой, неся с собой праведный стяг.

Божьи слуги пойдут вслед за ним, и свет тьму искоренит,

Землю затопит кровавый прилив, снося всю скверну и мрак

Всё пылает в последней из войн, рождается свет;

Народ под хоругвей святой, ложь выжигает огнём;

В душе молитва! Спасенья отступнику нет.

Рейх будет един, ночь скоро сменится днём!

Музыка стала постепенно смолкать. Несмотря на общую несуразность и некую поэтическую сыроватость гимна, практически полное отсутствие рифмы, Данте находит его довольно бодрящим и воодушевляющим. И каждое утро этих солдат начинается с этого гимна, каждый восход солнца они не пьют кофе, чтобы взбодрить тело, а бодрят дух словам о прогнившем мире и воззванием выжечь ихор разврата и нагноения от людских слабостях, вызванными «царствованием» свобод, принесёнными революциями.

Легат, после звучания слов гимна, поспешил уйти, как можно быстрее покинуть это место. Бойцы гордо и стойко ждут следующих приказаний своих командиров, ожидая утренней тренировки или совместных молитв в походных капеллах.

Юноша раньше читал про старые армии мира, и как там всё было устроено. Когда они с братом и со всем взводом это прочли, их едва не разорвал смех, смешанный с детским умилением, ибо в войсках Ковенанта всё настолько иначе, что прочтённое кажется, пришло из иной вселенной. С самого утра, примерно с часов пять, их поднимали на осмотр и как только убеждались, что личный состав в порядке, отпускали на утреннюю молитву, а потом завтрак. Сначала все роты выслушивали капелланов, их наставления и приказы повиноваться воле божьей. Тёплые слова служителей церкви намного лучше укрепляли воинов, нежели белая жижа, от которой тошнило. После поглощения массы, мало похожей на еду, Данте вместе со всеми отправлялся на тренировки. И до часов двенадцати он изнывал от истерзывающих упражнений бега, лёгкой атлетики, рукопашного боя, после которых мышцы наливались свинцом. Дневная молитва, где священники возвещают о благодетелях, медленно переходила в обед, где всё же удавалось попробовать нормальную пищу. Примерно с часа дня и до шести вечера велась огневая подготовка личного состава, с тренировкой засад и различных условий боя. Те, кто не слишком удачно пережил этот этап, отправлялись в лазарет, а остальные на вечернюю молитву и ужин. После принятия еды все отправлялись на обучение наукам. И примерно до часов девяти шла грызня гранита науки, после которой мозг отказывался соображать. И примерно оставалось полчаса для личных дел. Сон. День запускается вновь.

Слова лейтенанта, ведущего взвод, разразились подобно звонкому эху, достигнув ушей парня:

– Взвод! Приготовится! На-прав-в-во!

Двадцать человек развернулись по правую сторону, зная, что сейчас будет принятие пищи в кухонных помещениях. Да и сама команда взывала к этому. Это огромные четырёхэтажные здания, в которые есть ходит весь корпус.

– На приём пищи, вперёд! – Скомандовал лейтенант.

Строевым шагом, Данте с взводом напарился к месту приёма пищи, до которого, примерно, километр. Строевая «Серых Знамён» примечательна тем, что все солдаты идут, приложив правую руку к сердцу и только левой совершая размахивания. И таким образом нужно идти, пока боевые единицы не покинут плац. И как только нога солдата минует линию разграничения, Военное Министерство предписывает перейти на вольно-строевой шаг.

– Данте. – Тихо, словно шёпотом взывает голос сзади. – Как ты думаешь, что это сейчас было?

– Не знаю, Веллингтон.

– Слишком много пафосных слов и все не о чём. – Острые слова Яго тут же воспринялись лейтенантом.

– Так, отставить разговоры, а то отправлю к исповеднику весь взвод!

Беседы тут же смолкли, ибо никто не хочет испытывать страдания от весьма стальных методик воспитания корпусного исповедника, который рьяно занимается искоренением всякой неприязни к государственным чинам. Да так яро, что аж некоторые отправляются после этого в лазареты.

Воины шагали примерно полчаса до столовой и кухонных помещений в полнейшем безмолвии. И вот когда все прошли в здание, ощетинившееся серыми лицами щербатых кирпичей, заняли место за деревянным массивным столом, лишь слегка обтёртым наждачной бумагой, чтобы занозы не цеплять в фантастических количествах и не портить форму ещё сильнее. А пластиковые эпохальные стулья делают обстановку лишь ещё мрачнее.

Помещения наполнились живым звуком общения. Каждый стремиться поделиться с боевым товарищем впечатлениями. Всякий солдат ценит моменты общения вместе с сослуживцами. Радость, удивление, хитрость – множество эмоций можно разглядеть на лицах бойцов, олицетворявших саму жизнь.

Вместе с Данте шесть человек сидят за одним местом. Неважно, что у каждого в тарелке отвратительная смесь, а в кружках жуткое пойло, приняв которое и пьяный может протрезветь. Все сидят вместе и задорно болтают, вспоминая прошедшие деньки.

– Хакон, скажи, а сколько ты уже служишь в «Серых»?

Мужчина, лет пятидесяти, с аккуратно подстриженной седой породой, тёмными глазами что-то вроде тёмно-зелёной и тёмно-синей расцветки, неспешно повернулся к источнику звука. Его взгляд суровых очей ложится на юношу, после чего худые губы разверзлись, давая ответ:

– Ох, Данте, я начал службу под знамёнами доброго Джузеппе Проксима раньше, чем ты начал ходить. Времена тогда были тяжёлые, не то, что сейчас. – И стукнув железной ложкой по миске, старый сержант продолжил. – Даже вот это месиво, что мы хлебаем, раньше было деликатесом.

– Сержант Хакон, расскажите про «те времена». – Вопрос исходит от юного паренька, ему лет семнадцати, довольно невоенной внешности – большие карие глаза, чистое и округлое лицо, пухлые губы; из-за всего этого, юноша больше напоминает мальчика, ребёнка, но не воина.