Дмитрий Манасыпов - Злые ветры Запада [litres]

– Хавьер идет с нами?

Марк мотнул головой.

– Ты и я. Если мы не вернемся, дальше едут оставшиеся.

Дуайт понял все и сразу. Дорога назад трескалась и превращалась в пепел. Такой же серый, липкий и смрадный, как оставленный за спиной, под «Юнайтед Ойл». Если, конечно, он не ошибался. Но в чудеса Дуайт Токомару Оаху не верил.

Песок под ногами не шуршал и не скрипел. Пропитанный кровью почти на дюйм, он жадно чавкал, лип к подошвам. Марк и Дуайт шли вдоль стены, двигаясь в глубь поселения. К его сердцу, вырытому пару веков назад каким-нибудь Педро, решившим сделать убежище для контрабанды именно здесь.

Маска еле слышно шелестела. Снимать ее Дуайт не собирался при всем желании. Лучше потратить один баллон смеси, чем наслаждаться адским букетом, разросшимся под красным от ярости солнцем. Конечно, солнце сейчас ослепительно-белое, но в маске есть свои плюсы. Светофильтры Дуайт любил коричневые, предпочитая видеть мир во всех оттенках красного. Так проще привыкнуть и не отводить взгляд.

Дети Козлоногого развлеклись по полной. Злоба и ярость захлестнули поселение обреченных несчастных созданий. Захлестнули огромной алой волной, перетекшей за края-стены, разбросали потеки и лужи кармина, размазали густой бурой пастой. Дуайт, косясь по сторонам, снова и снова узнавал виденное ранее.

Нечеловеческая ненависть ищет выход в ужасе. У этого ужаса всегда разные и удивительно одинаковые лица. Кричащие от боли, страха и неизбежности. Сколько ему довелось увидеть таких же за последние… сколько лет? Дуайт не всегда мог вспомнить. Не удавалось, как ни старался разобраться в датах и цифрах. Как будто не было ничего, кроме тяжелой кожи защиты, амуниции и экипировки. Как будто всю свою жизнь пришлось смотреть на мир через стекла маски. Как будто только все оттенки красного составляли цвета его, Дуайта, жизни.

А разве нет? Разве было по-другому? Голубая глубокая синь неба, виденная один раз? Волнующаяся широкая изумрудная зелень полей, запомнившаяся тогда же? Всего лишь сон, не более. Детское глупое воспоминание, или сон про чудесное «нигде», где ему не бывать. Никогда.

Здесь и сейчас. Более ничего. Это его собственный кусок Ада, где надо жить, выживать, скрипеть зубами и делать свое дело. Его, Дуайта, «пустынного брата», дело. Простое, как детская считалочка. Необходимое, как кресло дантиста. Нужное, как вода из колодца селения, уничтоженного за краткий миг Бойни. Ведь его дело, если не кривить душой, простое убийство. И оно ему нравилось. Как никакое другое. Свое, вросшее в пропащую языческую душу, не желающую ничего другого.

Тяжесть «упокоителя» и запасных обойм. Вес «кольта» на бедре и тяжесть мере на поясе. Увесистость нового тесака за спиной и ребристые углы гранат в подсумках. Поиск врага каждую минуту, ловля его в прицел, превратившаяся в глубокий шрам морщина у правой брови. Шрам, прячущийся в линиях моко, таких непонятных никому из своих.

Полковник Шепард частенько ошибался. Думал о языческих традициях, да. Как бы не так, полковник. Петли и узоры, пятнающие кожу, делались для другого. Для счета, что он предъявит в огненном круге, куда придется шагнуть после единственной ошибки. А она будет, это Дуайт знал с самого первого раза, как только его плечи накрыла кожа щитков, закрепленных на куртке.

Любая завитушка на лице, шее, руках или груди – убийство в защиту людей. Каждый уголок или треугольник – уничтоженное злобное нечто. То, что спросят с него после краткого мига небытия, ледяной черноты и пылающей стены со всех сторон.

Черные линии и штрихи, свивающиеся в неправильный и безумный узор, скажут за него. И, кто знает, Дуайта может ждать что-то хорошее там, по ту сторону смерти. Только в это он и верил. Тайком, не говоря никому, надеялся на лучшее хотя бы потом…

Ведьма шла впереди. Поводок, пристегнутый к ошейнику с шипами на внутренней стороне, дергать не хотелось. Настоящая причина их похода стала ясна сразу. Марк хотел узнать что-то от нее. Что-то важное, такое, что просто так не вытянешь. Значит, крови сейчас только прибавится. И больше никак. Едва слышно звякающий кейс в левой руке Марка подтверждал догадку. Благородный поступок, ничего более. Никаких мучений перед глазами двух миз, оставленных в «Орионе». Ведь командор есть истинный рыцарь, пусть и не в сияющих доспехах.

Спорить не хотелось. Дуайт даже радовался. Он не хотел стоять в стороне, когда дело дойдет до открытия кейса и его содержимого. Он-то вовсе не благороден, и немного злой мести не повредит. Совсем чуть-чуть.

Движения в селении не было. Полностью вымершая резервация только гудела. Мириадами жирных черных мух, облепивших роскошнейшие блюда их пиршества. Подарок, оставленный теми, кто растворился в пустыне около суток назад. Два удара, по бункеру и этому месту… явно неспроста. И что тогда ждет впереди? Дуайт ухмыльнулся под маской. Да, есть с чего. За Морриса он расплатится сполна. Той мерой, что всегда мала. Когда есть что ею мерить. Кровь весит не так много. И чем больше ее прольется за друга, за вон ту девчонку-подростка или огромного смоляно-черного ниггера с крохотной второй головой, тем лучше.

Дома здесь ставили из песчаника. Надежные, неказистые, вросшие в каменистую землю пустыни надолго. Жителей, лежавших, висевших и распятых повсюду, скоро не станет. Их расклюют стервятники, растащат по углам грызуны и обглодают койоты. Они уже начали свое дело, могильщики Бойни, пожирающие во время ее обильные ежедневные пиры. Скрылись после приезда сюда таких ненужных и нелепых людей. Да. Так и будет.

Хозяева домов превратятся в костяки, облепленные еле заметными останками плоти. Ветер и песок отполируют кости до блеска и чертовой неземной белизны. Время, великий хозяин всего и вся, бурями, холодом, жарой и нежданными дождями сотрет оставшееся в пыль и порошок, смешав с желто-серыми волнами пустыни. Прах к праху. Как было всегда и как будет дальше.

Но дома останутся. Еще сильнее врастут в землю. Покроются сухой порослью травы и плюща, занесенных с Залива, трещинами и выбоинами, дырами в кровлях. Дома густо облепят раковые опухоли лишайника и мха, добравшихся до мертвых жилищ через жар Мохаве. Люди строят, не думая о будущем. А в будущем без людей дома станут новыми дюнами, холмами с редко торчащей колючей травой или еле заметными каменными клыками, что никто не примет за дело рук человеческих. Но… но пока дома будут стоять. Вспоминая прошлое, вспоминая увиденное, вспоминая тепло и холод внутри, слезы радости и горя, любовь и ненависть, рождение детей и смерть стариков. Дома будут стоять, наполненные людьми, что больше никогда не переступят их порог.

Марк шел ходко, не смотря по сторонам. Дуайт сторожился, но недолго. Чутье не подводило. Смерть была здесь еще вчера. Но сегодня она ушла и вряд ли вернется. А вот ее следы остались, и чем дальше они заходили, тем они становились более и более густыми. Как патока на блинчиках… чем сильнее наливаешь, тем темнее и слаще. Так и здесь, хотя патока в селении отдавала совершенно другим цветом, запахом и вкусом. Медным и соленым, знакомым так сильно, как ничто другое. Кровь и рейнджеры всегда близки.