Константин Калбазов - Гремя огнем… [litres]

Наконец его руки оказались развязаны. И на этот раз насущной необходимости в отказе от военной силы у Германии не имелось. Дело оставалось за малым. Придать своим действиям хотя бы видимость законности. А потому на территории Судетской области начали разжигаться сепаратистские настроения и народные выступления. И с каждым днем градус накала страстей увеличивался.

Гитлера не остановило даже заявление русского императора о поддержке Чехословакии. Причем не только политической, но и военной. Но фюрер и не думал сбавлять натиск. Сама по себе территория не столь уж и велика. Да и население можно попросту перетянуть в Германию. Но его прельщал именно промышленный потенциал Судет [7] В реальной истории промышленность Чехословакии, в том числе и военная, была одной из самых развитых в Европе. Заводы «Шкода» с момента оккупации Германией и до начала войны с Польшей произвели почти столько же военной продукции, сколько произвела за это же время вся военная промышленность Великобритании. .

А Россия… Соперник серьезный и упорный, кто бы спорил. Но у русских нет общих границ с Чехословакией. Конечно, имеется флот дирижаблей. Но ведь перелет предстоял не над дружественными государствами и нейтральными водами Средиземного моря, как это было с Испанией. А над враждебно настроенной Польшей. К тому же не стоит сбрасывать со счетов мнение мирового сообщества, которое в случае акта агрессии со стороны русских будет резко негативным.

Опять же, снабжение посредством дирижаблей – это, безусловно, замечательно, но даже в Испании дело решили не воздушные, а морские поставки. Так что все были попросту уверены в том, что дальше политической поддержки и бряцания оружием дело не пойдет.

Впрочем, даже поддержка стремления чехословацкого правительства сохранить целостность государства делала всех русских врагами судетцев. Ну или по меньшей мере вызывала стойкую неприязнь. Так что поведение профессора, выказавшего негатив, вполне ожидаемо.

– Господин Кондратьев, прошу вас, – пригласил Клима вышедший в коридор секретарь декана.

Молодой человек тут же направился в кабинет. Хватит рассуждать о большой политике. Пора возвращаться на грешную землю.

Деканом оказался невысокий, тучный немец с добродушным лицом. Он сердечно пожал руку молодого хирурга, выражая искреннюю радость. И, к слову, говорил он на чистейшем русском. Как видно, являлся выходцем из России.

– Прошу прощения, был занят.

– Ничего страшного. Я все осознаю́. Дел у вас и без того с избытком, а тут еще и эти бесконечные политические дебаты, демонстрации и протесты студентов.

– Рад, что вы все понимаете. Рекомендация Николая Николаевича Бурденко для меня дорогого стоит. И коль скоро он пишет, что вы талантливый и подающий надежды хирург, то так оно и есть. Я, разумеется, найду вам место на факультете. Но боюсь, что не смогу обеспечить условия для спокойной практики. Вы сами все видите. Как мне думается, вы прибыли сюда не для отстаивания чести и интересов России, а для повышения собственной квалификации. В этой связи я хотел бы вам предложить воспользоваться наличием вакансии в чешском отделении университета, где вам будут бесконечно рады. Заверяю вас, уровень вашей квалификации при этом ничуть не пострадает. Хотя бы потому, что туда были вынуждены перейти трое поистине замечательных профессоров еврейской национальности. Вот так у нас тут все непросто… Университет кипит, словно адов котел. Студенты саботируют лекции и практические занятия. Такого размежевания по национальному признаку эти стены не знали уже более шестисот лет. Это просто кошмар какой-то! Но, повторюсь, я сделаю так, как пожелаете вы.

– Я все понял. Не переживайте. И вы совершенно правы, я прибыл сюда не для участия в политических баталиях, а чтобы учиться у признанных светил медицины.

– Очень рад, что вы все восприняли правильно. Сейчас я напишу вам направление. Предварительная договоренность с деканом чешского отделения уже достигнута. Так что вас там уже ожидают, – присаживаясь за стол и вооружаясь писчими принадлежностями, заверил немец, явно испытавший облегчение.

– Григорий Федорович, готовы ли вы извиниться? – следуя протоколу дуэли и пожеланию представляемого им противника, поинтересовался Хомутов.

Ну а к кому еще могла обратиться Дробышева, как не к жениху Марии? У нее и знакомых-то в офицерской среде раз-два и обчелся. И то в большинстве своем они знакомы с отцом. А если дойдет до него, и уж тем более до тетушки, то-о… Н-да. Об этом думать не хотелось. Вторым секундантом стала Татьяна Травина, которая была наиболее близка Алине.

Григорий посмотрел на решительно настроенную девушку, оставшуюся в одной лишь свободной белой шелковой рубашке и форменных галифе, заправленных в хромовые сапожки. Кстати, она не сторонница больших «ушей». Ее брюки расширялись на бедрах весьма умеренно и лишний раз подчеркивали женственность. Азаров даже залюбовался ею, а еще сделал для себя зарубку перенять этот опыт. Посчитав, что так, должно быть, куда удобнее.

Хм. Ну, вид у нее, может, и воинственный, а вот взгляд… Взгляд буквально требовал, чтобы он извинился и они наконец закончили этот фарс. Да-да, именно это он прочел в ее глазах. Но отступиться не мог. Ему нравился этот дикий ангелочек. Спасу нет, как нравился. Назовите это страстью, любовью, навязчивой манией, болезнью, да как угодно. Но вот не мог он выбросить ее из головы, и все тут. А потому хотел оставить далеко позади все, что могло омрачить их взаимоотношения.

Как там говорится? От ненависти до любви один шаг? Вот он и хотел, чтобы она его сделала. И был уверен: подобное возможно только при условии, что у них будет хотя бы какое-то общение. Без него в лучшем случае они будут знакомыми. И однозначно он для нее так и останется врагом.

– Господа, я не намерен извиняться. Оставим пустой ритуал, – пожав плечами, ответил Григорий на вопрос секунданта.

Ага. А вот теперь во взгляде девушки легкая досада. Нет, она вовсе не боится. Решимости в этой пигалице на десятерых. Добавьте сюда присущую молодости самоуверенность, помноженную – именно помноженную – на небогатый, но удачный боевой опыт.

Встали к барьеру. Стреляться выпало из пистолетов Алины, и ей же принадлежал первый выстрел. Азаров буквально ощущал ее острое желание выстрелить в воздух. Но согласно Дуэльному кодексу она обязана стрелять в направлении своего противника и никак иначе. Потому как дуэль – это не балаган, а крайний способ разрешения вопросов чести.

Девушка вскинула пистолет. Григорий мысленно взмолился, чтобы она непременно целилась в него, а не желала выстрелить просто в заданном направлении. Выстрел! Дробышеву окутало облако порохового дыма, а Григорий вдруг ощутил, как к левому бедру словно приложили раскаленный прут. Посмотрел вниз. Ерунда. Просто царапина, сродни неглубокому порезу.