Сара Маас - Женщина-Кошка. Похитительница душ [litres]

Трое мужчин резко обернулись, когда Люк подал голос прямо у них за спиной. Тело соскользнуло с прогнившего причала и шлепнулось на воду.

В костюм Люка была встроена камера, и он удостоверился, что она записывала все на видео: их лица, фургон, из которого они только что вышли, даже тело, которое теперь покачивалось на воде.

– Надо было привязать к нему утяжелители, – добавил Люк.

Двое достали пистолеты и начали стрелять.

Звук рвал его на части, пытаясь снова утопить в воспоминаниях, но Люк сосредоточился на дыхании, на движении тела, когда он откатился в сторону на скрипящем под ним причале.

Неуклюжие, испуганные выстрелы. Они стреляли и стреляли, а костюм Люка гудел и вибрировал. А потом выстрелил в ответ волной звука, от которого зазвенело в ушах.

Звуковая волна остановила пули. Мужчины снова принялись стрелять, но пули падали на причал – они стучали по дереву и позвякивали, отражаясь от звуковой волны. Мгновение спустя их обоймы опустели.

Наступила тишина.

Третий – тот, кто не стрелял, прыгнул в воду. Попытался уплыть.

Люк ухмыльнулся, поднимаясь. Посмотрел, как эти двое вхолостую щелкают курками пистолетов «глок».

Символ летучей мыши у него на груди вспыхнул в готовности обрушить на преступников новые неожиданности.

– Ну не ваша сегодня ночь, – только и сказал им Люк.

Двадцать минут спустя он прятался на краю пешеходного перехода и смотрел, как Гордон с подчиненными увозят троих мелких бандитов, включая мокрого.

Он связал их за пять минут.

Меньше, чем за пять минут. Он ГДГП дожидался дольше, чтобы удостовериться, что убийцы останутся связанными.

Как только Гордон запихнул последнего в полицейский фургон и захлопнул дверь, Люк выдохнул, отвернувшись.

И увидел, что рядом, прислонившись к противоположному поручню, стоит эта так называемая Женщина-Кошка.

Ее силуэт бросал глубокую тень на освещенные внизу железнодорожные пути.

Но прибор ночного видения у него в шлеме на все позволял смотреть несколько по-другому. Разбитая линза испортила левую сторону шлема. И кровь. Хотя непроницаемая ткань ее костюма не пропускала его приборы дальше, ее шлем, плечи и грудь были забрызганы органическим материалом, который невозможно было ни с чем перепутать.

Но она стояла твердо. Неколебимо.

– Ты имеешь отношение к телу, которое сбросили в реку?

Он говорил низко, хрипло. Оглядел ее оружие: два клинка на спине, вшитые прямо в костюм. Кнут на бедре. Все.

Она тихонько хохотнула:

– Нет. А чьи это парни?

Ее это не касается.

– Зачем пришла?

– Я подумала, вдруг тебе скучно, и решила зайти поздороваться.

Люк не удержался от сравнения: кошка играет со своим ужином.

– Почему у тебя костюм в крови?

– Хочешь образец ДНК?

Да. Ему не звонили из ГДГП и не передавали никаких сведений о новых происшествиях и убийствах.

– Ты пришла, чтобы похвастаться?

– Я пришла, чтобы тебя предупредить.

Люк стоял, уперев руки в бока, чтобы, в случае чего, легко достать оружие, хотя ему очень хотелось скрестить их на груди.

– И о чем же? – процедил он.

Она стояла так неподвижно. Просто животная неподвижность. Даже Брюс с его убийственной подготовкой никогда не стоял так неподвижно. Будто она может просто слиться с тьмой и раствориться в ней.

– В Готэм скоро пожалуют игроки покрупнее.

У него по спине пробежал холодок.

– Это один из них тебе сегодня надавал?

Когда он это сказал, его прибор ночного видения сфокусировался на разбитом шлеме, подсветив повреждения. Шлем рассекала длинная, свирепая на вид царапина, которая проходила прямо по треснувшему стеклу. Черт, что ж там было за лезвие такое. Неглубокий порез рассекал ее бедро. Кровь запеклась слишком густо, и цвета кожи не разглядеть.

Она коротко кивнула:

– И их будет больше.

– Это ты их позвала?

– Их будет больше, – повторила она, – и они хуже любой преступной группировки в городе. Сильнее. Убивают любого, чтобы дойти до цели. Смотри в оба.

– А зачем ты меня предупреждаешь? – спросил он.

Она снова неподвижно застыла.

– Потому что этот город их не переживет.

– А ты добиваешься чего-то другого?

Она окинула его взглядом. Или ему так показалось.

– В Готэме живут и хорошие люди. Защищай их.

Люк был настолько удивлен, что не знал, что отвечать. Но ответ и не понадобился.

Потому что полицейская машина, все еще стоящая у причала, взорвалась, и мир наполнился огнем и криками.

И он покинул свое тело, покинул этот пешеходный мост.

Он оказался в песке, крови и солнце, на обочине дороги. Его разрезало – тело заходилось в крике, но не так громко, как кричали его парни, его друзья…

Он смутно почувствовал, что рухнул на землю, что не может вздохнуть, что его костюм сошел с ума и засыпал его показателями: сердце бьется слишком быстро, дыхание учащенное, давление скачет…

Только не здесь. Только не сейчас.

«Вот сволочь», – услышал он, как кто-то прошипел, как прошипела она.

Нужно сделать что-то, нужно встать, нужно набрать воздух в легкие…

«Ты не ранен». Спокойное замечание.

Он потянулся к перилам перехода, чтобы встать. Попытался и не смог – руки у него тряслись так сильно, что даже костюм не мог унять дрожь.

Такой атаки у него не было уже много месяцев, и в прошлый раз с ним рядом был Брюс, он помог ему справиться, а сейчас…

У него перед глазами возник другой матовый черный шлем. Он приподнял его голову.

Это ненастоящее лицо. Нечеловеческое.

И тот, кто заложил бомбу у них на дороге, тоже не был человеком.

Его линзы скользнули вверх и заглянули в ее шлем. Из тени на него смотрели два изумрудных глаза. Яркие. Спокойные. Человеческие.

– Машина взорвалась, – объяснила она мягко. – Харли Квинн заложила бомбу.

Он знал это имя. В другой жизни, новой жизни, которая начиналась за пустыней, он знал это имя.

– Это знак для меня. Машина была пустая. Копы не пострадали.

Копы. Харли.

Она внимательно осмотрела его лицо, его шлем. Проницательная и спокойная.

– ПТСР, – пробормотала она.

Он отказывался это признавать. Она расскажет всем остальным. За такие сведения очень дорого заплатят.

Схватить ее. Он должен схватить ее прямо сейчас и арестовать прежде, чем она его продаст.

Она отпустила его лицо и отошла назад, на другую сторону моста, слегка хромая.

В ночи заголосил гудок.

Давай же. Он должен сдвинуться с места, должен задержать ее.

Его тело отказывалось подчиняться. Отказывалось разогнуться, встать.

Она перелезла через ограду, по-прежнему грациозная, несмотря на рану на бедре. Будто она родилась, балансируя на куске стали шириной в несколько сантиметров.