Поселягин Владимир - Слово чести [СИ]

Тут я немного отвлекусь. Ходил я к германцам с казаками, когда с четырьмя, когда с тремя, если один курьером был на пути к столице или обратно. Для них эти прогулки имели немалое значение, трофеев мы там брали изрядно, переправляя на эту сторону и продавая интендантам, у казаков даже свои покупатели появились что заказывали то или иное. Например, для батареи мы прикатили четыре полевые кухни, две пехоте отдали, шесть палаток, легковой автомобиль и четыре грузовика. Да патронов в грузовиках для пулемётов изрядно было, почти всё я оформил на батарею, только легковое авто командиру корпуса ушло, интендант был счастлив. Оборудование связи тоже у германцев набрали. И телефоны, и провода. Однако это так, мелочь, мы на финансистов охотились, на офицеров из финслужбы. Первого совершенно случайно на дороге взяли, вскрыли ящик и только порадовались. А дальше уже целенаправленно охотились. На данный момент моя доля почти сто семьдесят тысяч марок и чуть больше ста тысяч российских рублей. Горелов о наших таких делах был в курсе, и имел долю, отчего и служил не за страх, а за процент. По моим прикидкам тот за этот неполный год тысяч тридцать пять точно заработал. Тот был нищ как последний сапожник, вся зарплата уходила на съём квартиры, где жена с двумя дочками проживали, и на оплату учёбы дочерей. В первое время тот стыдливо деньги брал, я считал, что тот на процент может рассчитывать и честно его отсчитывал, а дальше уже брал уверенно, распробовал. Служить нужно честно, но и челюстью не щёлкать, этому я и учил. А тут тот мне, когда мы моё двадцатилетие отмечали, пьяненький признался, что семья у него переехала из Курска в Санкт-Петербург и купила там квартиру. Хорошая трёшка, пусть и не в центре, но теперь своя. Две недели назад пришло письмо от супруги, которая описала как всё было, и как покупка прошла. Денег хватило даже на приобретение мебели. Сейчас дочери продолжают учиться, но уже в столичной школе для девочек.

Ну да ладно. Поработали мы в Шестой пехотной неплохо, оттуда на нас в штаб корпуса только хвалебные сообщения шли. Бывало мы сутками грохотами орудиями, а то и неделю сидели без снарядов, однако наступление шло. То, что я уничтожил генерала Жилинского видимо сказалось, генерал что пришёл на смену, уверенно наступал, и мы дошли до реки Одра где и стали выстраивать оборону. Пятнадцати корпус, где моя батарея продолжала воевать, брал город Штеттин, и в течении нескольких месяцев, да всю зиму по факту, удерживал его. Не знаю почему, но поступил приказ встать в оборону, что мы на реке и сделали. Мы с одной стороны, германцы с другой. Оказалось, в другом месте чуть ли не катастрофа произошла, поэтому нас и поставили в оборону, забрали чуть ли не половину войск и перекинули на другой участок. Наш корпус тут остался. К счастью, там удалось выправить ситуацию и даже вернуть потерянные территории, но зимой шла больше позиционная война, мы раны зализывали, да и германцы это же делали. Ну а весной, за три дня до моего ранения, началось. Мы силы накопили, приготовилась форсировать реку и продолжать прерванное осенью наступление, но германцы ударили раньше. Оборона трещала, но держалась. Два дня, а потом немцы прорвались. Как так произошло что мне лично пришлось корректировать? Так оба моих поручика, а те тоже повышения в чинах получили, да и награды. Я сам с прошлого года ещё две награды получил, очередной орден Святого Георгия четвёртой степени, и Владимира с крестами второго. Так вот, оба поручика убыли в госпиталь по ранениям с разницей в сутки, пришлось самому корректировать. Причём отлично получилось, мы накрыли кавалеристов, а тут тысячи три было, видать кавалерийский корпус в прорыв бросили, те заметались, а потом рванули туда где могли укрыться, к лесу, а когда сблизились, по ним ударило три десятка станковых пулемётов, собранных по всему корпусу, вот так корпус был уничтожен, засада удалась. Кроме моей батареи тут ещё пять дивизионов артиллерийской бригады участвовали, я им и корректировал. Эту операцию разработал и осуществил командир корпуса генерал Мартос, я тут был чисто исполнителем. Ну а когда я отходил, пехота позади добивала уцелевших и охватывал тех что попали в окружение, устроенное нашим корпусом, страшный удар обрушился на меня. А перед этим вроде вспышка впереди была. Помню отдельными кадрами мгновения, когда приходил в себя. Сначала лица своих казаков, что несли куда-то, голубое небо без облачков, потом лицо Горелова, я ещё вроде прохрипел ему чтобы принимал батарею, потом шум мотора и тряску в кузове, и вот в четвёртый раз очнулся уже тут, как я понимаю, в санитарном эшелоне.

Я закашлялся, дышать действительно было тяжело, тугая повязка на груди, или кажется даже гипс, видимо ранение в грудь, и вскоре около меня появился пожилой санитар, что дал напиться из чайника.

— Где я? — прохрипел я.

— Санитарный поезд, ваше благородие, как раз Варшаву проезжаем. Мы на Москву идём.

— Серьёзно меня?

— Грудь помяло, а серьёзно ль аль нет, то дохтур ведает.

— Казаки мои?

— Эти бандиты? Тут, в поезде, в последнем вагоне едут. А тот что хромый, он тут, помогает мне и о вас заботится. Спит он сейчас, умаилси.

— Позови.

Бурча на больных что не дают людям отдыхать, тот ушёл, а через несколько секунд в купе забежал полуодетый Егор. Увидев, что смотрю на него, счастливо выдохнул:

— Слава те господи, очнулся.

— Что со мной? — стараясь говорить по тише, даже разговор отдаёт в грудь, спросил я. — Тяжёлое ранение?

— Травма, нет ранения. Германцы фугасами начали кидаться, вот неподалёку от вас и рвануло, телефонисту ничего, а тебе командир крупный осколок прямо грудь прилетел. Если бы не бинокль твой любимый, морской, убило бы, а так грудь поломана. Шесть рёбер сломан, врач их соединял, и три трещины.

— Долго лечится буду, — выдохнул я. — Где остальные?

— Дядька в последнем вагоне с нашими вещами, а остальные на следующем поезде с лошадьми и пролёткой будут. Сюда не пустили.

— Хорошо, — проваливаясь в сон, а это уже сон был, я всё же услышал, что Егор сообщил о том, что телеграмму в Москву они моим родителям отправили, если получили, должны ждать. Когда эшелон придёт они тоже сообщили.

До Москвы мы шли четыре дня, и это ещё быстро вышло, часто пропускали встречные составы с боеприпасами или войсками. Хотя для санитарных эшелонов, как я понял, везде был дан зелёный свет. С каждыми днём я чувствовал себя всё лучше, конечно пошевелится не мог, но в принципе норма. С доктором пообщался, и пусть это не он оперировал, а в госпитале, где сразу после операции меня отправили в тыл, но всё равно всё что нужно тот знал, при мне были сопроводительные бумаги и там описана проведённая операция, и в каком я был состоянии. Егор немного был не прав, не думаю, что он ошибся, скорее всего его неправильно проинформировали. Осколок попал в бинокль разбил его и часть корпуса попалив тело. Хирург почистил от них раны, собрал три сломаны ребра, а не шесть, и два имели трещины, наложил гипс, чтобы удерживать рёбра, и всё. Лёгкое отбито было, но не порвано. Даже швы не накладывал в том месте, где осколки стекла и корпуса извлекал, смазал, наложил повязку и больше ничего. Причина почему я был так долго без сознания, так это травма головы. При опадании осколка меня швырнуло на дерево, вот головой и приложился. И удар вроде не сильный, небольшое рассечение на затылке и шишка, а всё равно два дня в беспамятстве был, изредка открывая глаза и снова уходя в себя.