Валерий Большаков - Багатур

Дружина построилась, но неожиданность опять вторглась в людские планы — Деревские ворота Торжка вдруг распахнулись, и небольшой отряд конников поскакал прямо на монгольские укрепления. Вылазка застала нукеров врасплох — двое пали, пронзённые копьями. Трое или четверо беглецов тоже попадали с сёдел, простреленные из луков, но остальные — с десяток человек — прорвались-таки, выносясь на Серегерский путь, прямую дорогу к Новгороду.

Олег расслышал гневный крик хана, затем Субэдэя, отдающего приказ, и вот нукеры из сотен Эльхутура, Алтун-Ашуха, Бэрхэ-сэчена с гиканьем и свистом помчались в погоню, а тут и сам Гуюк-хан понёсся следом, окружённый верными кешиктенами, — видать, развлечься пожелал пресветлый, поучаствовать в самой азартной из охот — людей затравить, как лис. Сухов припустил следом, замечая, что и дружина князя новгородского пустила коней в галоп.

На скаку поравнявшись с Изаем Селуковичем, Сухов крикнул арбану:

— Чего приказали хоть?

Куман повернул голову, осклабился:

— Приказано догнать и порубить, багатур!

— Брось, Изай! Какой, к мангусам, багатур…

Куман расхохотался.

— Уже весь тумен знает, что хан отметил тебя, так что не стыдись славы, а пользуйся ею!

— Ладно уж… А за кем мы хоть гонимся?

— Князь новгородский узнал кой-кого. Иванко бежал, посадник новоторжский, воевода Яким Влункович с ним, старый посадник Глеб Борисович и тысяцкий Михайло Моисеевич!

— И ты их всех упомнил?

— Да знаю я их! Народ-то всё тёртый, бывалый. Пересекались не раз и не два. То по торговому делу не сходились, то биться выходили. Всяко бывало… А ну, наддай!

Олег прибавил ходу. Беглецы показались впереди. Видно было, что они изо всей силы погоняют лошадей, скакуны стараются, да только всё меньше и меньше остаётся непройденной дороги между теми, кто убегает, и теми, кто догоняет.

— Обходим справа! — крикнул Изай.

Князь Александр Ярославич, будто поняв арбана, взял влево, отрезая новоторжцам дорогу к лесу. Беглецов гнали до речки и окружили на правом берегу, у Игнача-креста. Первым пал Михайло Моисеевич — он спрыгнул с коня, пригнулся, зажмуривай глаза и прикрываясь руками — сабля Бэрхэ-сэчена и кисти разрубила, и саму голову. Иванко Юрьевич сцепился с двумя нукерами, одного едва не уделал, но тут копьё кешиктена пронзило посадника насквозь, прокололо легко, как иголка тряпицу.

Старый посадник не стал сопротивляться, и ему просто срубили голову, а вот Яким Влункович оказался не так крут, как казался, — увернувшись от сабли Эльхутура, он пал на четвереньки и на карачках подполз к Гуюк-хану. Суровый Чингизид не покидал седла и глядел на ороса сверху вниз, с презрением и брезгливостью.

— Великий хан! — завопил Яким на половецком. — Смилуйсе! Не губи! Я тебе, ох, как пригожусь!

Воевода заоглядывался, по-прежнему стоя на карачках, и вдруг лицо его осветилось злобным торжеством.

— Вот он! Вот он! — завопил Яким Влункович, пальцем тыча в Бэрхэ-сэчена. — Враг твой! Сам видел, сам слышал, как он клялси тебя сгубить, великий хан!

Бэрхэ-сэчен резко побледнел, а Гуюк-хан склонился в седле, с интересом разглядывая пресмыкавшегося ороса.

— Правду ли говоришь? — спросил он, коверкая речь половецкую.

— Истинную правду! — поёрзал на коленках Влункович. — В Киеве видал его, в церкви латинянской! Он там крест целовал и присягал, что всех ханов ордынских изведёт, а тебе, великий, первому смерть причинит!

— Поклянись!

Воевода истово перекрестился.

— Христом Богом клянусь! — пылко сказал он. — И Пресвятой Богородицей! Да в аду мне гореть, ежели я неправду сказал!

— Навет! — каркнул Бэрхэ-сэчен, хватаясь за саблю, но крепкие руки кешиктенов уже схватили сотника, скрутили и на колени поставили.

Брат Иоганн, с искажённым от боли лицом, выгнул шею, желая встретиться глазами с Гуюк-ханом, а увидел неподалёку Олега.

— Хельгу твой враг! — выкрикнул он. — Зря, что ли, Бату в эльчи возвёл его? Не зря, а за услугу совершённую! Ты, хан, двух послов слал до князя киевского, так Хельгу обоих сгубил!

Сухов не почувствовал в тот момент даже негодования, одно лишь удивление, разочарование даже — он испытывал к доминиканцу-монголу уважение. А тут такая пошлая «сдача»! И проку от неё? Такой бесхитростный обман мог бы иметь успех ранее, когда Бэрхэ-сэчен ходил в чине тысяцкого, а Олег был никем, но теперь… Нет, не стоило сотнику повышать голос на эльчи! Сухов уже набрал воздуху в лёгкие, чтобы сказать всё, что он думает, но его опередил Пончик.

— Врёшь! — заорал Александр с небывалой свирепостью. — Это ты, желтоухая собака, сперва Абдаллу убил, а после и с Халидом разделался! А Олег всё видел! Он тебя догнать пытался, а ты сбежал, пёс!

Гуюк-хан, очень довольный — удалась охота! — обернулся к Сухову и спросил:

— Верно ли сказанное посланником коназа?

— Верно, ослепительный, — поклонился Олег.

— Вот, я же говорил! — торжествующе вскричал Яким Влункович, и Гуюк-хан сделал нетерпеливый жест кешиктенам. Ближайший из них подскочил к воеводе. Сверкнула сабля, и голова Якима Влунковича покатилась по рыхлеющему снегу.

— Казнить тебя, подлый джагун, не время и не место, — медленно проговорил хан. — Пускай все тумены увидят, как ты будешь умирать… на кресте! Ведь ты христианин? Вот мы и распнём тебя!

Князю Александру Ярославичу не по сердцу пришлись речи Гуюк-хана, но перечить он не посмел, сказал только:

— Тут деревня рядом. Скоро темнеть начнёт, а там и переночевать можно, и преступника запереть на ночь.

Хан подумал и милостиво согласился. Дружинники, нукеры, кешиктены всею толпой повалили к избам, черневшим невдалеке.

Олег, Пончик и Вахрамей заняли половину избушки на околице. В доме было тепло, вот только хозяева пропали — видать, в лес подались, от греха подальше.

Поужинав салом и хлебом с чесноком, все трое расселись по лавкам, и Шурик подробно, в лицах, поведал Сухову о своих приключениях. Олег выслушал его, не перебивая, а после дополнил рассказ:

— Видал я того терциария. В письме Рогерия было указание убить хана Бату, терциарий ответил, что так и сделает, подписавшись как брат Иоганн. А его настоящее имя — Бэрхэ-сэчен.

— Что-о?! — вылупился Пончик.

А Вахрамей крякнул от удовольствия и шлёпнул себя по коленям.

— Как загнуто всё! — восхитился он. — Да перепутано как! Заслушаешься!

— Да уж… — хмыкнул Сухов.

— А теперь всё с самого начала, — потребовал Шурик. — Повествуй!

И Олег стал повествовать. Разговоров хватило за полночь, пришлось Сухову, как старшему по званию, скомандовать отбой. Заснул он как убитый и проспал на одном боку почти до самого восходу. Дрых бы и дальше, но тут ему приспичило. Накинув шубу и не забыв прицепить саблю, Олег сходил до ветру, а спешить обратно в душную избу не стал — хорошо было на улице, тихо. Лёгкий морозец пощипывал щёки. Недвижный лес закрывал все стороны света пильчатой линией, особенно чёрной с востоку, где небо едва серело, разливая смутный свет, призрачный, бестеневой.