Валерий Большаков - Багатур

Провожала его одна Дана.

Баксоны лежали в рядок в конюшне, рядом с седлом. Перехватив его взгляд, дочь вождя сказала:

— У нас не крадут.

— Верю, — улыбнулся Олег.

Поцеловав Дану, прижав к сердцу это неожиданно ласковое создание, нежное и любящее, Сухов сказал:

— Прощай, миленькая, и будь счастлива.

— Буду, — пообещала девушка и шмыгнула носом. — Обязательно! И ты тоже чтоб счастливым жил! Ладно? А там будь что будет…

На воротах дежурил давешний рыжеволосый и рыжеусый. Он отворил створку и выпустил Олега за пределы крошечного мирка, увязшего в девятом столетии. Толком не узнав, как жили эти люди, отрекшиеся от крещения и сохранившие верность древним богам, чему они радовались, о чём горевали, Сухов устремился по тропе до могильных курганов, а там свернул на незаметную тропку. И она повела его на полудень, извиваясь змейкой между стволами деревьев.

К концу третьего дня пути Сухов одолел всхолмления Бежецкого верха и вышел к берегу реки Медведицы.

На весь путь до Торжка ему отвели пять дней. Судя по всему, он сможет управиться и за четыре. Можно было и не спешить, но Сухов не сбавлял взятого темпа — привык службу справлять только на «отлично». А конунг ли приказывает, базилевс ли, хан ли — какая разница?

…Олега с мысли сбил властный окрик. «Начинается…» — вздохнул Сухов. Верней, продолжается. Обернувшись, он увидел с десяток всадников, выезжавших из леса. И это не были посланцы брата Иоганна или воины-новгородцы. Ни одного шлема, ни одного копья или щита — все в тулупах и мохнатых треухах, с топорами, двое-трое с мечом или саблей. Разбойники? Похоже на то.

— А ну, стой! — донёсся злой вопль.

Олег обернулся и показал всей шайке неприличный жест. Лихие людишки взвыли, засвистели, пустили коней в галоп.

Савраска тоже прибавил ходу, сивка с буркой не отставали, а пара буланых, одолженных Бурундаем, и вовсе неслась впереди.

— Стой, хуже будет!

«Это мы ещё посмотрим…» — мелькнуло у Олега.

Отпустив поводья, он достал из саадака лук, правой выхватил стрелу. Наложив её, как надо, он резко повернулся в седле, оборачиваясь назад, одновременно выпрямляя левую руку. Низко загудела спущенная тетива. Нет, не прошли даром его штудии — срезень выбил пыль с шубы скачущего впереди, протыкая все внутренности. Всадник согнулся, хватаясь за живот, и кувыркнулся в снег, под копыта коней.

А Сухов снова выстрелил, крепко сжимая ногами тело скакуна. В этот момент он более всего походил на кентавра, какими их рисуют на картах неба.

Вторая стрела тоже нашла свою цель, правда, поразила она не конника, а коня. Бедный чалый, раненный в шею, упал, перевернулся в снегу, придавливая всадника и ломая кусты.

Тут самый крикливый из разбойничков вырвался вперёд. Схватясь за поводья левой рукой, он вытащил маленький, чисто плотницкий топорик, да и кинул его со всей мочи, метясь Олегу в спину. Верна пословица — не на того напал.

Сухов выловил в воздухе мелькавший топорик, примерился и метнул в крикливого. Тот от испугу шарахнулся в сторону и сшиб соседа. На них налетел третий, скакавший сзади, — вопли, крики, ржание смешались.

Добавив пару стрел в кучу-малу, Олег покинул место несостоявшейся битвы. Сразу словно занавес опустился — повалил снег. Сухов ему обрадовался.

И тут, плохо различимый за белыми хлопьями, подлетел разбойничек на сивом коне. Стрела была пущена в упор и ударила с такой силой, что Олег едва удержался в седле, а гранёный наконечник и куяк пробил, и шубу, ударив в грудь, как кулаком со всего размаху бьют.

Разбойник подскакал по инерции, уверенный, что поразил путника, и слетел с седла, заработав удар саблей.

Проехав ещё с версту, Сухов свернул в лес, надеясь, что снегопад помешает лиходеям заметить то место, откуда он сошёл с тропы, а после и вовсе заметёт следы.

Обломав торчащую из груди стрелу, Олег раскачал и вытянул затрявший в куяке наконечник. А потом нащупал на груди монету со вмятиной — спас его оберег, принял на себя удар смертоносного жала. Дай Бог, и крестик спасёт Дану — недолго язычникам вековать у князей и посадников под боком.

Савраска шагом уходил в лес. Лес стоял густой, молчаливый, только кроны угрюмо шумели вверху, как зонтики задерживая снег. Дело шло к вечеру, начинало темнеть.

Предстоявшая ночёвка не слишком пугала Олега. Разгрёб яму в снегу, запалил костёр, завернулся в шубу, да и спи себе. Кони будут терпеливо стоять до утра, тискаясь поближе к огню. В лесу под снегом лошадям не наскрести травы, поэтому надо будет им торбы навесить с зерном. Разбойнички тоже не вызывали страха. Даже если у них и сохранится желание найти Сухова, чтобы поквитаться, осуществить хотение можно будет не раньше утра. А ночью подкрасться к костру… Нет, это идея неосуществимая — степные лошади почти что дикие, у них нюх получше, чем у собаки. Вражину или хищника учуят сразу и дадут знать хозяину.

Запалив нодью, он пристроился к костру поближе, да так и уснул, с сожалением вспоминая горенку в безымянной деревушке, разошедшейся с миром. Зато утром не шибко хотелось поваляться — не то ложе.

Буланые и саврасый, сивый и бурый рады были пути — отдохнув, отъевшись, кони набрались сил и еле сдерживались перед тем, как их растратить в долгой дороге. Впрочем, путь лежал недалёк — на юг, до реки Тверцы, а по ней до Нового Торга — до Торжка. А там будь что будет…

Торжок горел. Окружив город по обычаю крепким забором, ордынцы неделю подряд обстреливали Новый Торг то валунами, коих вокруг имелось великое множество, то ворохами пакли, смоченной в жиру и дававшей чадящее пламя, раздувавшееся в полёте.

Пороки били и били: банг, банг, банг. Каменные ядра, хитро обтёсанные, летели, кувыркаясь и подвывая, зажигательные снаряды неслись кометами.

Монгольские юрты стояли напротив всех шести ворот Нового Торга, но никто не шёл на приступ. Батый словно ждал, когда же у горожан кончится терпение, и они сдадут крепость сами. Терпение, возможно, и кончилось давно, зато страх вырос — никто за стенами Торжка не ждал милости, понимали — не тот случай. Открой монголам ворота или дожидайся, пока они их вышибут, без разницы. Всё одно истребят. Всех, кто не спрятался. От мала до велика.

Выехав на пригорок, Олег внимательно осмотрелся, но мало что понял. То ли это хитрая стратегия такая, то ли неумная тактика… Непонятно.

С самого начала было известно, что войны с Новгородом не будет, на этот счёт вроде бы имелась договорённость самого великого хана Угедэя с правящей верхушкой республики — и архиепископ, и посадник, [160] Посадник — высшее выборное лицо в Новгороде, являвшемся феодальной республикой (Господин Великий Новгород). Различались степенной — действующий — посадник и старый, служивший народу ранее. Тысяцкий был своего рода народным трибуном, представляя не бояр, а средние слои и простолюдинов. и тысяцкий согласны были пойти на союз с Ордой. Видел в том смысл и юный князь Александр Ярославич, всячески поддерживаемый отцом, первым из всего княжья получившим ярлык.