Владилен Цыганов - История Индонезии. Часть 2

4 мая 1940 г. гитлеровские войска вторглись в Нидерланды и аннексировали их. Королева и правительство бежали в Лондон. Генерал–губернатор поспешно ввел на всей территории Нидерландской Индии осадное положение, отменяющее даже те куцые демократические свободы, которые сохранились. Исключение делалось лишь для партий и союзов колонизаторов. Сознавая неспособность колониальной армии отразить близящееся японское вторжение, власти объявили набор в «туземную милицию», ополчение. Но вооруженный народ страшил колонизаторов больше, чем японские войска. Из 100 тыс. индонезийцев, явившихся по призыву, в милицию приняли лишь 6 тыс. человек. Ставка делалась на помощь англо–саксонских держав: с ними Голландия вступила в союз, от них получила гарантии безопасности в отношении как метрополии, так и ее колоний.

Экономика Индонезии еще заметнее переориентировалась на союзников в ущерб Японии. В 1941 г. капиталовложения: Англии в 14, а США в 7 раз превосходили японские. 88% производства нефти контролировал англо–американо–голландский капитал. Экспорт Индонезии в США возрос, составив 43,5%, а в Японию упал до 2,5%. И импорт из США с введением высокоимпортных пошлин на японские товары также обогнал японский. В 1941 г. он вырос в восемь раз по сравнению с 1936 г. главным образом за счет поставок вооружения: военный бюджет Индонезии с 25 млн долл. (1937 г.) подскочил до 133 млн.

Токио сначала пытался добиться фактического господства над архипелагом невоенным путем. В Индонезию зачастили «японские экономические миссии на министерском уровне (Кобаяси, сентябрь 1940 г.; Иосидзава, январь 1941 г.). Применим грубый нажим и угрозы, японцы добились увеличения втрое (до 1,8 млн т в год) поставок горючего из Индонезии (хотя и столь резкий подъем не исчерпывал их запросов). Другие требования: предоставить нефтяные концессии, провести «импортное разоружение», отменив пошлины, снять действующие ограничения на иммиграцию японцев (не более 700 человек ежегодно) и т. п. — были отвергнуты. Японцы пригрозили применить силу.

Нагло шантажируя голландские власти, японцы заигрывали с индонезийским населением. Торговлю товарами широкого потребления они вели по демпинговым ценам, ссуды предоставляли под низкий процент. Японская пропаганда задолго до вторжения широко распространила шовинистические лозунги: «Азия для. азиатов», «Создадим сферу сопроцветания Великой Восточной Азии!». Она успешно эксплуатировала мифические пророчества средневекового яванского раджи о грядущем приходе на Яву «желтой расы», которая изгонит белых и дарует стране свободу.

Сутан Шарир писал в конце 30‑х г., что японцы — самые популярные в стране иностранцы. Даже многие лидеры национального движения были обмануты их демагогическими лозунгами. Так, Сутомо приветствовал «паназиатизм». Вместе с Большинством либералов и умеренных националистов он уверовал в освободительную миссию японцев. Симпатии к ним выражал также М. Хатта, лишь накануне вторжения пересмотревший свои взгляды. Шарир, напротив, проявлял недоверие к японцам. Но наиболее резко выступили против них Муссо и подпольном журнале КПИ и сосланный Сукарно, доказывавший в печати, что «желтый» империализм ничем не лучше «белого». В других статьях он обличал гитлеризм.

До мая 1940 г. ГАПИ умело сочетало борьбу за парламентскую Индонезию в фолксрааде с массовыми действиями. Например, 17 декабря 1939 г. по всей территории колонии в поддержку требований ГАПИ были одновременно проведены митинги. В них участвовала 81 тыс. человек. Вся страна покрылась сетью комитетов за парламентскую Индонезию, их было создано свыше 240. Но введение осадного положения пресекло все массовые выступления. Деятельность ГАПИ теперь ограничилась проведением партийных курсов и закрытых собраний.

В фолксрааде националистам также удалось достичь немногого. Петиции с требованиями самоуправления в любой форме отклонялись правительством. Резолюция Тамрина о замене унизительной клички «туземец» на «индонезиец» и названия страны на «Индонезия» была удовлетворена не сразу, да и то лишь в первой ее части. Чтобы приглушить крепнущие голоса недовольства и выиграть время, эмигрантское правительство в Лондоне прибегло к испытанной уловке: в сентябре 1940 г. была создана комиссия «по выявлению чаяний туземного населения» во главе с второразрядным чиновником Ф. Фисманом. Прибыв в Индонезию, комиссия попыталась игнорировать ГАПИ, ведя, опрос ее партий–членов раздельно, но натолкнулась на единодушный отпор. В феврале 1941 г. ей был вручен меморандум ГАПИ, где в систематизированном виде излагались требования единого национального фронта: статус доминиона, конституция, подлинный парламент с ответственным перед ним правительством, всеобщее и прямое избирательное право. ГАПИ соглашалась на образование в течение пяти лет конфедерации — Соединенных Нидерландо–Индонезийских штатов. МИАИ согласилась на эти условия с поправкой: глава государства и две трети министров должны быть мусульманами. С крайне беззубым проектом реформ выступили умеренные националисты в фолксрааде, готовые ограничиться расширением числа депутатов до ста человек, некоторым ограничением самовластия генерал–губернатора да правом утверждать бюджет Индонезии без вмешательства метрополии. По существу, проект дублировал предложения комиссии Карпентье–Альтинга (1922 г.).

Отчет комиссии Фисмана один из ее членов назвал «сгустком лжи». Пожелания и мнения были поданы анонимно, основные требования утоплены в куче частностей. Всячески раздувались имеющиеся в национальном движении разногласия. Отчет подводил к выводу, что националисты сами не знают, чего хотят.

В результате правительство метрополии отклонило все предложения реформ, предложив оставить их рассмотрение до послевоенного созыва Генеральных штатов. 10 мая и 30 июня 1941 г. королева Вильгельмина выступила в Лондоне по радио с туманными обещаниями осуществить после освобождения Нидерландов те скромные пожелания, которые содержались в петиции Сутарджо 1936 г.

Меры пресечения деятельности представителей революционного крыла освободительного движения становились все более жесткими. Пресекались их выезды за пределы места проживания, ограничивалась даже деятельность их неполитических союзов: молодёжных и женских. Репрессии все чаще обрушивались и на лидеров либеральных партий, в частности, за объявления симпатий лозунгам японцев. В январе 1942 г. полиция арестовала М. Тамрина, С. Ратуланги Д. Деккера.

Твердолобость, негибкость и политическая близорукость голландцев оттолкнули от них практически все группы национального движения. Разочарованные крахом своей ставки на успех мирного давления на колониальную администрацию, ожесточенные ее неуступчивостью, центристы–либералы и даже крайне умеренные националисты левели. В то же время национал–революционеры, временно сняв лозунг немедленного предоставления независимости, все более сближались с ними.