Виктор Точинов - ОСВОД. Челюсти судьбы [litres]

– Что тебе от меня надо? Что-то ведь надо, не отпирайся… Иначе ты угробил бы «Робинсон» на впятеро большей высоте и над скалами, не над деревьями, амортизировавшими падение…

– Не переоценивай свое значение, Дарк. Ты всего лишь песчинка в играх Сил. Согласен, иногда даже песчинка может изменить ход событий, – если попадет, например, между шестеренками механизма часов. Или может стать чем-то бо́льшим – если окажется внутри ракушки-жемчужницы… Но знать планы часовщика или ловца жемчуга ей не по чину. Потому что песчинка. Ты исполнишь роль, что тебе отведена, даже не сомневайся в этом. Вне зависимости от своих желаний, просто силою обстоятельств. Уже исполняешь – сидишь здесь, на берегу таежной речушки, в тысячах километров от Питера. Вот и сиди. Расслабься и наслаждайся природой.

– То есть нашей базы на той стороне холма нет? Ты попросту затащил меня подальше в тайгу и бросишь здесь?

– Да почему же нет? Лгать песчинке глупо и даже несколько унизительно… База там есть, и твоя русалочка провела эту ночь в коттедже, а сейчас готовится покинуть его навсегда. Ты все равно не успеешь ее остановить, так что не бегай зря по лесу, рискуя заблудиться. Отправляйся берегом речки, она огибает холм и впадает в бухту Тарханная, не заплутаешь. А мне пора… Возможно, еще увидимся. Но облик я сменю – спасибо, кстати, за совет относительно запоминающегося лица, учту. Удачной прогулки!

Он исчез. Был и не стало. Лишь поблескивающие на зеленом мху гильзы свидетельствовали, что все это мне не привиделось…

Вода в узкой речке была идеально прозрачная – каждая соринка на дне видна, хотя глубина оказалась не меньше полутора метров. И ледяная, после пары глотков зубы заныли тягучей болью… Но мою злобу этот холод не остудил.

Хотелось что-то сделать, что-то придумать… Извернуться, исхитриться и заставить проклятого Икса пожалеть о снисходительном отношении к «песчинке». Я, ктулху побери, не песчинка!

Однако поначалу ничего не придумывалось…

В речке обитали небольшие рыбки, пестро раскрашенные. Напуганные моим появлением, они поначалу отплыли, а теперь вернулись и занимались какими-то своими подводными делами. И – спасибо вам, пестренькие – пока я наблюдал за ними, в голове родился план дальнейших действий.

«Все правильно, – думал я. – Маленьким рыбешкам – маленькая речка, а для меня в акульей ипостаси – океанские просторы. Так устроена жизнь…»

Но если обуяло безрассудное желание сцепиться с космократическими Силами, нашу жизнь обустроившими, – о правилах надо позабыть. Плюнуть и растереть…

И сейчас в крохотной речке появится самая большая рыба за все времена существования этой водной артерии… Икс предложил прогуляться вдоль реки? Кархародон совершит прогулку на свой манер.

Сразу в воду я не полез. Посидел еще на берегу, занимаясь аутотренингом, накачивая, настраивая себя. Не хватает только вырваться в бухту в ипостаси большой белой – та живо устроит бойню русалочьей популяции.

Пора… Немудреное задание теперь останется в подкорке кархародона, а более сложную программу действий ему все равно не задать, туповат…

Я быстро разделся, сложил одежду и вещи на приметном месте под высокой, издалека видной лиственницей. Бросился в воду, снова распугав пестрых рыбешек, наполнил легкие водой…

В последний и краткий миг обострения умственных способностей мелькнула мысль: а что, если и этот мой экспромт лишь часть отведенной мне роли?

Потом мысли исчезли. А в речушке появилась самая крупная за всю ее историю рыба.

Если бы на берегу речки с неизвестным мне названием очутился в то утро рыбак или охотник, зрелище бы его ждало незабываемое.

Незабвенная река Утка, показавшаяся в свое время кархародону тесноватой, была широкой магистральной трассой в сравнении с этим, по сути, таежным ручьем.

Пятиметровая акула с трудом помещалась между берегами даже в местах широких и глубоких по здешним меркам, и ее стремительное движение толкало воду вперед, словно поршнем.

Но относительно пригодные для заплыва омуты порой перемежались с мелководными каменистыми перекатиками. Их кархародон пролетал по инерции, в кровь раздирая брюхо о камни. Иногда, если мелководье оказывалось слишком протяженным, инерции не хватало. Тогда массивная туша двигалась прыжками, разбрызгивая розовую от собственной крови воду.

А еще то тут, то там путь преграждали завалы – упавшие в воду деревья с прибитыми к ним течением ветками. Их кархародон таранил, не жалея себя, или перемахивал в полете.

Да, как я осознал значительно позже, зрелище было незабываемым. Жаль, что ни единого зрителя не нашлось.

Способ передвижения оказался травмоопасным и безжалостным к путешествующему им, но при том весьма эффективным и быстрым. Человек часа два, не меньше, продирался бы к озеру по речному берегу, густо заросшему и загаженному буреломом. Самоубийственный спринт кархародона занял на порядок меньше времени.

В месте впадения речки в Байкал берег был низким, песчаным. Поток здесь значительно раздавался в ширину, но глубины в устье не стало окончательно – по щиколотку, не более.

Однако кархародон не стал прорываться на большую воду… Прыжок, другой, третий, – и облепленная песком туша оказалась на берегу. Жаберные щели сокращались, выталкивали остатки воды, втягивали воздух… Вскоре началась обратная трансформация.

Кровь на песке. Крепко мне досталось. Не важно. Главное, что успел…

Импи. Шла к берегу, к полосе прибоя. Увидела меня, свернула сюда.

Я помню ее имя. И это радует. Теперь надо вспомнить другое… То, что твердил недавно, сидя на берегу речушки. Что вбивал в подкорку, чтобы не забыть, не утерять при двух трансформациях…

Она что-то говорит. Я не понимаю, не вслушиваюсь, я занят. Терзаю и мучаю свою память. Впустую. Не вспомнить… Мысли у меня, тогдашнего, слишком длинные. Слишком сложные.

Говорю своими словами:

– Не уходи, Импи.

И не знаю, что еще добавить.

Она обнимает меня, целует. Мне приятно.

– Я должна. Так надо… Чуть позже ты поймешь: там мой дом, мой народ, там я буду счастлива.

Она идет к озеру. Я не могу ее остановить. Не знаю, как ее остановить. Болят исполосованные и разодранные бока, грудь, живот. Но сильнее болит внутри. Не смог, не сумел… Дебил пластинчатожаберный. Ненавижу клыкастую тварь, сожравшую мой мозг.

Импи уже по колено в воде. Оборачивается, машет мне.

Кричу:

– Возвращайся! Я буду ждать!

Она исчезает в волнах.

Сижу на песке. Жду. Вокруг много песчинок, очень много. И я – одна из них. Такая же глупая и никчемная, как все остальные.