Дмитрий Евдокимов - Князь Холод

– Ваше величество, – робко подал голос Губанов, – еще можно попытаться сгладить углы, может, и удастся задобрить Яноша.

– Нет, не нужно ничего сглаживать! – решительно заявил Федор. – Всё это будет выглядеть наивным детским лепетом. Над нами же еще и посмеются.

– Но мы не готовы к войне! – злобно зыркнув на меня глазами, влез в разговор Никита Андреевич. Ты смотри, переживает так, словно ему придется под вражеским огнем в атаку ходить!

– У нас еще есть остаток зимы и часть весны, – ответил царевич, – вряд ли Янош выступит раньше середины мая. Но и вряд ли позже – он так давно ждал этой войны. Так что, Иван Александрович, – обратился Федор к главе Посольского приказа, – готовьте гневную петицию в Раец, будем требовать извинений от улорийцев.

– Будет сделано, Федор Иванович.

– Алексей Сергеевич, – на этот раз наследник престола обратился к канцлеру Зернову, – мы постараемся за неделю составить заявку на финансирование.

– Что ж, – пожал плечами канцлер, – чему быть, того не миновать. Будем трясти казну.

– Отлично. Ну, а теперь нам нужно решить еще один важный вопрос, – Федя, а следом за ним и все присутствующие перевели взгляды на нас с Натали, – что нам делать с этими молодыми людьми?

Некоторые вещи в нашем сознании настолько прочно ассоциируются с понятиями «исконно русский», «народный», что известие о том, что в восемнадцатом веке народ о них и понятия не имел, просто не укладывается в голове. Взять, к примеру, валенки и шапки-ушанки. И те и другие нынче считаются непременными атрибутами русской народной зимней одежды и яркими приметами «деревенского» стиля. Потому и думается, что они пришли к нам из глубины веков, что были практически всегда. Однако это совсем не так. Оказывается, валенки в нынешнем виде в России пошли в массы лишь в первой половине девятнадцатого века, а до того их могли себе позволить только достаточно богатые люди. А обычная шапка-ушанка и вовсе вошла в обиход в веке двадцатом.

Ну, а поскольку текущая эпоха этого мира была сопоставима с земным восемнадцатым веком, то не было ничего странного в том, что я столкнулся с проблемами при поиске зимнего обмундирования для своих разведчиков. Еще в ходе тимландской кампании удалось одеть их в сшитые из белого материала куртки-накидки и штаны, надевавшиеся прямо поверх штатной одежды. Теперь же я заменил неудобные и не очень-то теплые кафтаны на короткие овчинные полушубки и обеспечил разведку шерстяными перчатками и меховыми рукавицами. Решить бы вопрос с обувью и головными уборами – и можно считать, что на зиму они у меня нормально экипированы. Вот тут-то и вышла заминка. В итоге по обуви пришлось выходить из положения покупкой новых сапог в паре с шерстяными носками. А вот шапку-ушанку я сумел нарисовать. И с этим рисунком отправился к своему новому знакомому в купеческой среде товарищу Чайкину. Владимир Ильич поначалу мои художества не оценил и долго убеждал в бессмысленности такого «уродливого» головного убора, пришлось пустить в ход «тяжелую артиллерию» – прельстить его военным заказом. В общем, спустя неделю в моем распоряжении была сотня полностью экипированных разведчиков. Экипированных для зимних условий. Для лета готовилась другая одежда.

Войсковая разведка – что в Таридии, что у оппонентов – находилась просто в зачаточном состоянии, поэтому я просто не мог отказаться от возможности добыть такое преимущество для своей новой родины. И вот сегодня, в ночь на шестнадцатое марта, сидя на правом берегу Титовицы, я готовился пожинать первые плоды этого преимущества.

Зима в этом году выдалась затяжная, снежная, словно небеса желали дать нам побольше времени на подготовку к войне с королем Яношем. И мы готовились. Готовились так быстро, как это только было возможно.

Направление, на котором улорийцы были намерены начать наступление, было нам неизвестно, поэтому первоначально предполагалось разделить войска на две части и прикрыть сразу два важнейших направления: южноморское и ивангородское. Но мне вовремя вспомнилась история с разделением русских армий в отечественной войне 1812 года – тогда пришлось приложить массу усилий, чтобы объединить разрозненные армии в преддверии решающих сражений. Царевич Федор не был самодовольным павлином и конструктивные мысли при обсуждении планов приветствовал, потому удалось прийти к другому решению – собрать все силы в единый кулак и расположить так, чтобы улорийский король посчитал нецелесообразным выбрать любое другое направление и подставить таридийской армии фланг или тыл. Исходя из этих соображений и было выбрано поле у села Грушовка в трехстах километрах восточнее столицы. Именно там было решено назначить сбор войск, и именно в Грушовке я получил первые известия о том, что счел неимоверной удачей.

Сначала Наталья Павловна из развернутой ею переписки с корбинскими дворянами принесла слухи об устроенном улорийцами большом складе в корбинской земле, в том месте, где граница проходит по реке Титовице, а потом это подтвердилось сообщениями моих разведчиков. Чтобы не обременять выступающие войска большим обозом, король Янош распорядился заранее свезти продовольствие и боеприпасы в устроенный на левом берегу реки лагерь. А весной подошедшая налегке армия будет обеспечена запасами на всю летнюю кампанию. Ничего особенного – просто логистика.

Только вот самоуверенный Янош не мог предположить, что заведомо слабейший противник отважится начать боевые действия первым, да еще на чужой территории. А чем еще, кроме самоуверенности, можно объяснить тот факт, что охраняла этот лагерь-склад едва ли тысяча солдат? Недопонимают тут еще важность защиты стратегических объектов!

– Михаил Васильевич, есть три сигнала, – в преддверии важного дела Игнат находился в состоянии радостного возбуждения. Ему не терпелось воспользоваться преимуществами новой зимней экипировки.

– От кого нет сигнала? – я снова разложил подзорную трубу, пытаясь разглядеть в ночной тьме маленькие пятна света. Должно было быть четыре сигнала, подаваемого посредством тайных фонарей.

– Нет первого южного, – ответил Лукьянов.

Значит, нет пока сигнала готовности от пехотинцев капитана Головинского. Что ж, время еще есть.

– Подождем!

Улорийский лагерь охватывали двумя крыльями пехоты. Как только они займут свои места в тылу противника, на флангах появятся условные сигналы – один с севера, один с юга. Кроме того, для подстраховки на левый берег отправились еще два эскадрона улан. Если ничего непредвиденного не произойдет, то они просто проконтролируют отсутствие бегунов из атакованного лагеря – чем дольше Янош будет оставаться в неведении, тем лучше. Ну, а если вдруг что-то пойдет не так, то у нас будет еще две сотни резерва. Так что еще два сигнала готовности ожидалось от северного и южного отрядов кавалерии. Итого четыре. Все уже на позициях, только Головинский замешкался. Впрочем, до крайнего срока еще не менее получаса, и нужно просто подождать.