Владимир Чистяков - Несносная Херктерент - 3 [СИ]

— А в гости не зовёт, предлагая взять после осмотра на месте?

— Марин, я тебе десятки оттенков приглашения в гости могу назвать, включая то, на что намекаешь. До такой наглости он пока не дорос, хотя не спорю, много кто не отказался бы… Коллекцию посмотреть. Вообще, у меня уже есть их приглашения, думала даже ответить.

Глаза Марины опасно загораются.

— Но он сам во всём виноват. Кстати, придумала, что стребую. Пяток не самых ценных картин. Ничего из «звёзд» их коллекции. И ещё кое — что…

Многозначительная пауза затягивается. Насмотревшись на свою руку, Марина бросает.

— Кончай кота за яйца тянуть. Ему больно.

— И ещё одна картина. Сейчас в столице на продажу выставлена. Стоит она… — мечтательно закатывает глаза, — почти как треть их коллекции. Пускай попрыгают.

— И зачем она тебе?

— В Музей ЕИВ передам. В главную экспозицию и без меня поместить догадаются. Такое должно быть доступно всем, а не кучке моральных уродов.

— Рассчитываешь на медаль от МИДв?

— Нет, на орден от Министерства Культуры, — Софи просто убийственно серьёзна.

— Так ведь и мы можем оказаться… Не на вершине цепочки. Кто-то же по нам бьёт. Причём, с завидной регулярностью, и в основном, почему-то по тебе. Трижды уже было.

— Трижды… Постой, по первым разом ты понимаешь ту странную историю, имевшую место быть в Приморском много лет назад? Но я только в прошлом году поняла, тогда вообще-то было.

— Я вновь снова осознала. Из-за фотографий, что там стояли, да и начала вспоминать. Фото из той же серии есть и здесь. Вон одна, — Софи кивает на столик, — Причём, по словам персонала, они тут уже много лет находятся. Для стороннего наблюдателя ничего особенного в них нет.

— Пытаюсь понять причину резко изменившегося к тебе отношения.

— Могло всё что угодно быть — болезнь, несчастный случай.

— Или нечто такое, что человек не в силах до конца осознать.

— Софи, прекрасно знаешь, я чужда всякой мистике.

— Я вовсе не на мистику намекаю.

— Хм. А на что тогда?

— На возможность переноса из другого мира не тела, а сознания, что бы под этим не подразумевали. И помещения его в уже имеющегося здесь носителя.

Одно сознание заменено другим, раскрывающимся постепенно, первое подавлено полностью, что замечают только самые близкие.

Резко открывшиеся у тебя беспрецедентные способности в самых различных областях. Излишняя физическая сила, пониженная болевая чувствительность.

— Хочешь сказать, что я мечта и кошмар межпространственных физиков — подготовленный внедренец?

— Скорее, жертва эксперимента, но ход твоих мыслей мне нравится.

Марина нехорошо щурится.

— Знаю, у художников фантазия богатейшая, не знала, что у тебя богата и извращена настолько. Такое придумать! Два сознания в одном теле! Нелюбимыми психиатрами прекрасно известная вещь. Подсказать, как называется?

— Сама знаю! — Софи откровенно раздражена. Марина не поверила ни единому слову.

— Возможно, я и есть то, о чём ты говорила, — продолжает, откровенно любуясь на расширившееся до невозможных пределов, глаза сестрёнки, — подготовленный внедренец. Только ты, как всегда, решила всё правильно, только со знаками напутала. Никакого переноса сознания нет и быть не может, во всяком случае, пока обратное не доказано. Но возможно, это не кого-то забросили к нам, это меня, причём именно меня, всей тушкой, готовят для заброса туда в будущем.

Софи ничего не остаётся, кроме как удивлённо хлопать глазами.

— Ты думаешь, они просто паразитировали?

— По-другому это сложно назвать, впрочем, у покровителей искусств с художниками испокон веков такие отношения.

— Мы не о художниках говорим.

— С поэтами ещё хуже. На лесть многие падки.

— Там был не тот случай.

— Кажется, в прошлом у неё была мечта — сделать из меня мирренскую императрицу. Погреть своё честолюбие. Не ухмыляйся так, от этой идеи отказалась, притом, похоже ещё до войны. И не ухмыляйся так, не тебе одной кронпринц крайне не понравился.

— Хочешь сказать, ей тоже?

— Представь себе, да.

— Она тебе по-прежнему пишет?

— Да.

— Мне уже не нет.

— Можно подумать, ты хоть одно прочла.

— А смысл? Подозреваю там вообще копии одного и того же, написанного по образцу из старого учебника для благородных девушек. Ну, того, где всё витиевато настолько, что из прочитанного понимаешь отправитель ещё жив. И то, поймёшь только в том случае, если хорошо знаешь почерк.

— Не читав, ты просто придумываешь.

— Придумываю что? Я читала письма матери Эриды к ней. Предвосхищая вопрос, да я уверена, это действительно писала мама Эр, а не неизвестные писатели по заказу её отца. Там за каждой строчкой виден живой человек. Он все написаны не по форме.

Я поняла, что такое материнская любовь из писем женщины, которая своего ребёнка даже не увидела. В ней росла её собственная смерть, но она даже не задумывалась об этом. В письмах была только любовь, самая чистая и искренняя из известных мне.

Эр много раз пыталась написать портрет. У неё есть все фотографии, где её мама хоть краешком платья попадает в кадр. Плюс всё ей написанное, хотя там большую часть только специалисты могут читать. И эти письма. Лучше всего сказавшие о человеке.

Портреты не получаются. Платья времён её молодости Эр наверное, с закрытыми глазами может рисовать. Но портрет не выходит. Говорила, мечтала изобразить, будто они вдвоём. Теперь пытается только её. Говорит, не может вообразить, какое бы было у неё лицо, будь мама рядом. Признаться, я чуть ли не больше Эр жалею, что мне не довелось с супругой соправителя познакомиться.

Я не верю, что у меня лежит нераспечатанный второй вариант чего-то подобного.

— Или на какую-то миллионную долю процента ещё надеешься, там лежит именно это. И просто до смерти боишься окончательно убить надежду. Ведь если эта доля выпадет — очень многие вещи тебе придётся пересматривать.

— Ты в аналогичной ситуации находишься, — желчно цедит сквозь зубы Марина.

— Нахожусь. Надеюсь и боюсь того же самого.

— Предлагаешь распечатать? Или, наоборот, все вместе в кучу свалить и сжечь? Окончательно уничтожив надежду вместе с возможным жестоким разочарованием?

— У тебя тоже есть любимица из той эпохи?

— Да. Императрица. Знаю прекрасно, мир так устроен, в нём одновременно могут жить либо мы, либо она. Знаю… Но всё равно.

— Олицетворение для тебя лучших человеческих качеств? — кривит губы Марина.

— Где-то так… Наверное. Хотя, как мать она была не на высоте, — Софи словно не замечает интонации сестры. Опять грезит наяву. До недавнего времени Марина думала, так только Эр умеет.

— Зато, весёлая. Знаешь, ведь мама Эриды с ней точно была знакома.