Владимир Чистяков - Несносная Херктерент - 2 [СИ]

— Или, указ просто как повод использовали. Мол, указ принят в нарушении Основных законов.

— Можно подумать, они что-то из себя представляют, протестуны эти.

— Тоже так сначала думала. Пока этой толпы не увидела.

— Какой толпы?

— Той самой. Ну, на похоронах.

— Я газеты эти дни не читала. Да и радио не слушала.

— Это и не озвучивали особо. Они сначала митинг организовали. Требовали отмены указа. Многие пришли в дурацких костюмах. Сначала всё было мирно. Потом одного из ряженных застрелил полицейский.

— Из-за чего? Я читала ведомственную инструкцию. Там не так много случаев, когда можно сразу открывать огонь на поражение.

— Так он с автоматом был.

— О как! Глупый вопрос «зачем?»

— Так на митинге поднимались и требования «реформирования полиции». Вот этот придурок и решил продемонстрировать гражданскую позицию. Полиция не эффективна, терроризирует мирных граждан, взятки берёт. А потенциальные злоумышленники могут ходить по городу с оружием и их никто не остановит. Так его остановили и предложили предъявить лицензию. Он отказался. Его и застрелили. Оказалось, у идиота массо-габаритный макет был. Снимки на следующий день были во многих газетах. Не пойму, почему так криво сработала цензура. Плюс в университете появились листовки с призывом прийти на похороны и почтить память жертвы кровавого режима.

— А что Безопасность?

— Так ничего и не поняла? Хотя, я сама только вчера и то не сразу догадалась. Эти, что вечно против в жизненных вопросах овощи редкостные. Да ещё с гнильцой. Этот Проспект они натурально изгадили сами фактом существования. Но зато и искать их не надо. Они от своих привычек отказаться не могут. Модная ночная жизнь всё равно должна продолжаться. Ведь власть показала слабину, похороны эти овощи объявили своей победой, тем более обошлось без эксцессов. Решили празднование устроить. Тут им и устроили облаву на дезертиров. У меня внешний вид слишком хорошо указывает на род занятий. Вот и прицепились.

— Ты же не можешь от призыва уклоняться! — только и смогла сказать поражённая Марина. Опять на деле всё не так выглядит, как сначала показалось.

— Думаю, они попутно ловили всех потенциальных бунтовщиков.

— Да что вы обе такое говорите?! — недоумевает Эр.

— Город, и особенно, некоторые люди в нём внутри не такие, как снаружи. Надеюсь, сегодня всё кончится. Несколько минут моего страха — не слишком высокая цена за спокойную жизнь всех остальных.

— Вчера ты так не думала. Я всегда после ночи лучше соображаю.

— Помнится, раньше ты обожала решения сразу принимать…

— Тут масштаб проблемы несколько отличается. Не обо мне речь. И даже не о вас. О стране. Тут подумать надо, а не орать, что пусть… имя/название любое можно назвать уйдёт и всё сразу наладится. Если уж задумал менять — реши, что и как именно. Как именно брать власть — этим заканчивать надо, а не начинать.

— Иногда вот понять не могу, ты за них или против?

Хейс снова лезет за сигаретами. Затягивается.

— Честно говоря, я сомневалась одно время. Много уж очень всякого красивого сказано было. Но я считать слишком хорошо умею. Поговорила с кое-кем из этих, кто хотя бы пацифизмом не страдает.

«Вот вы тут обещаете повышение социальных выплат. Дело, конечно, нужное. Только за счёт чего?»

«Перераспределение доходов и расходов».

«Инт-тересно. Самая большая расходная статья у нас — военная. Сократишь — на фронте станет намного меньше снарядов. К каким последствиям может привести, объяснить? Или, ты поражанец?»

«Нет».

«Что там ещё интересного? Всеобщая амнистия. Это как? Убийц и насильников тоже?»

«Но ведь много инспирированных для выполнения показателей, дел!»

«Я процент не высчитывала, ты тоже. Но вот у нас в соседнем городке несколько лет назад случай был. Завёлся любитель маленьких девочек. Попался на четвёртом случае. Внешне таким благообразным выглядел! Получил двадцать лет на севере. По вашим идейкам, его отпустить надо. Только вот у меня, знаешь ли, младшие сёстры есть».

Ответа не последовало.

«Что там ещё? Реформирование полиции. Кадры где возьмёшь? Или сам служить жаждешь? Вижу, что нет».

«Ты тоже, смотрю, не рвешься».

«Ну, так я работой нынешней вполне удовлетворена».

«Но это же цепные псы режима!»

«И что? У любого режима есть кое-какое имущество, нуждающееся в защите. Да и граждан не мешает защищать в том числе и друг от друга».

«Ты сама рассуждаешь…»

«Как кто? Чего молчишь, договаривай уж».

«Ты же сама от режима зависишь».

«Сказал сын первого секретаря замминистра горнодобывающей промышленности. Тебе ведь отец обучение оплачивает. Ему режим жалование платит. Так кто тут больше от режима зависит?»

Видела бы ты его физиономию! Они, протестуны эти все в большинстве такие — либо живут за родительский счёт, либо пристроены папой-мамой на непыльную работёнку мелким чином в министерстве. Либо вообще живёт не пойми за счёт чего или кого — сама знаешь, хватает в столице любителей молоденьких обоего пола.

Эр хихикает. Марина мрачнеет.

— Притом, все обожают похваляться друг пред другом независимостью и самостоятельностью. Хватает и тех, кто принципиально не работает, за счёт стишков, статеек, да переводов живут. Раньше-то они довольно сносно жили — газетёнок ни пойми о чём много было. Но с началом войны какие сами разорились, какие цензура поприкрывала.

— Ты считаешь, стихи пишут только совсем никчёмные люди? — теперь Эр задумчива.

— Не знаю. Мне последнее время «везёт» на приверженцев всяких модных направлений. То слова новые выдумывать начнут, то, наоборот, писать начинают словами из тех, что на каждом заборе. Мне как-то тех слов, что в языке есть, для общения вполне хватает. Те, что на заборах, для написания стихов просто не предназначены.

— Софи говорила, ты в поэзии разбираешься.

— Разбираюсь. Просто считаю, вершины грэдская поэзия уже достигла. Всё лучшее уже написано. Золотой век уже был. Да и серебряный тоже… Сейчас же… — щёлкает пальцами, пытаясь вспомнить.

— Век упадка или увядания, — подсказывает Эр, — Или смерти и осени.

— Спасибо, слышала я такие названия. Подзабыла. Мне другие, в свете моей невозвышенной натуры, — Марина хрюкает от смеха, Хейс невозмутимо продолжает, — сильно нравяться. Век поросячьего золотца или тухлого серебра. Знаете, что это такое?

— Вроде бы. Прозвища каких-то совсем бесполезных руд. Блестят вроде похоже, но ни тем, ни другим не являются. Совсем негодные, их даже фальшивомонетчики в свои сплавы не добавляли. Хотя, им, бывало, их сплавы в глотки заливали.

Эр ойкнула.

— Марина, ты в своём репертуаре. Но если серьёзно, кой с кем из видных и не очень деятелей этого упадочного (термин относится исключительно к некоторым жанрам литературы) века я бы поступила как с фальшивомонетчиками. Заслужили! Чтобы пасти разинуть не могли! — неожиданно зло заканчивает.