Ярослав Гжендович - Владыка Ледяного сада. Носитель судьбы [litres]

– А почему бы и нет? Местные же знают, как выглядит столик, колбаса, кувшин с пивом. Может, они и не видели «как оно возникает» в вопросах техники, но в таких-то делах проблем с визуализацией у них нет.

– А ты умеешь проворачивать такой номер? Материализовать что-то из ничего? Как раз этот фокус был бы исключительно сложен. Теоретически, продукты можно было бы откуда-то телепортировать, просто нужно точно знать, откуда и как. Превратить нечто из окружения, растений и животных можно, только нужно вообразить себе весь процесс на молекулярном уровне. В принципе реально, но дьявольски непросто. Ты бы закончил с полуживой токсичной колбасой, покрытой шерстью.

– Черт с ней, с колбасой. Ван Дикен растет в силе. Если мы не разберемся с ним, купишь себе, самое большее, месяц. К лету получишь тут Фермопилы. Он тварь. Мясник. Проводит этнические чистки и замирения, дрессирует своих людей, чтобы снять им всякие моральные тормоза. Склоняет их к каннибализму и кровосмешению, массовые пытки и экзекуции в его стране – развлечение. А единственный закон – его слово. Он сбрендил, понимаешь? Дошел до стадии, на которой Гитлер сам бы отправился к психиатру, и он уверен, что продолжает эксперимент. Научный и творческий. Хватает детей, подсаживает их и индоктринирует с помощью магии, а потом пакует внутрь бионического полуживого панциря. Делает из них боевых андроидов. Из детей лет двенадцати и младше. Ты этого хочешь для своих людей? Для своего города? Ты этого хочешь для Ледяного Сада? Aleo he polis [7] «Город пал!» (греч.) – слова Константина XI перед смертью при штурме Константинополя турками в 1453 г. в следующем году? Даже если я тебя эвакуирую, те, кому ты дал тут дом, останутся. Будут взяты в его безумную армию, будут мучаемы, облиты драконьим маслом и сожжены живьем или пожраны. Ван Дикен всегда дает выбор в стиле Мехмета Великого: или капитуляция, дань и подчинение, или полное истребление. А я не могу провести эвакуацию, пока ван Дикен жив. Подлей мне. Я стараюсь визуализировать, что ван Дикен – это не только моя проблема. Даже не мечтай о каком-то там нейтралитете.

Фьольсфинн смотрел на него своей безумной маской, с глазницами, залитыми льдом, и с короной башен на голове, задумчиво закусив губу. Драккайнен представил его на улице Парижа, как сидит он за столиком в кофейне, и понял, что эвакуация – тоже не самое простое дело.

– Я не уверен, что это просто наросты на черепе, и можно ли их просто срезать, – сказал норвежец, словно прочел мысли разведчика. – А через эти ледяные протезы я в принципе неплохо вижу. Если получу бионические импланты, стану до конца жизни смотреть на мир, как на мозаику пикселей. Эвакуация не пробуждает во мне дикого энтузиазма. А что до угрозы, то я отнюдь в этом не уверен. Захват Ледяного Сада с моря силами пяти, даже десяти тысяч людей не будет настолько уж простым. Я не хочу сразу говорить: «невозможным», но слово так и просится на язык. У меня есть мои способы, и я с самого начала принимал во внимание потребность в защите. Ледяной Сад мы можем защитить. А вот взять верх над его армией в поле уже вряд ли. Ему же придется пойти на невероятные логистические усилия. Если он пойдет на десант, не сумеет даже доставить армию под стены. Я знаю все места, в которых можно пристать к острову, и они у меня под контролем. Тем, кого я не сожгу на пляжах, придется пройти через один из трех горных перевалов, все время под обстрелом с недоступных постов. Если он ударит с моря, обломает себе зубы, не войдя в порт. Понесет гигантские потери. Я полагаю, что это лучший способ его нейтрализовать. Пусть ударит по Ледяному Саду. Это будет конец его империи. Что же касается положения острова, то оно отнюдь не всем известно. Конечно, в портах рассказывают разные истории, но это просто байки. К тому же некоторые из них распускаю я сам. Морские авантюристы не в силах нанести мне вред. Да и вообще, большинство из них остается тут и усиливает мой народ.

– Он сожжет Побережье Парусов, Фьольсфинн. Вместо веселого предфеодального сообщества слабо связанных кланов ты получишь в соседи тоталитарную империю Змеев или нечто подобное. Тогда не будет и речи о пяти тысячах воинов на ста кораблях. Если захочет, ван Дикен сумеет запереть тебя с моря и заморить голодом. Или выставит флот, какого свет еще не видывал, а потом сожжет твой замок с моря, вне прицельной дальности твоих катапульт. Он использует биологическое оружие. Он попытается развести драконов. И однажды это ему удастся. Гребаные летающие виверны, плюющиеся огнем. Если ты дашь ему время, он сделается непобедимым.

– Но ударить по нему силой дополнительных трехсот воинов – тоже мало что изменит.

Драккайнен вздохнул и выбил трубку об угол камина. Этот жест отчего-то его растрогал, как воспоминание о хорошо известном, но исчезнувшем мире. Камин с пылающими поленьями, трубка, которую ты выкуриваешь в удобном кресле.

– Чего ты хочешь, Фьольсфинн? Творческий отпуск? Пенсию? Думаешь, что человек, что тебя ослепил и заключил во льду, забудет о тебе, когда поймет, что ты жив?

– Я хочу продолжать исследования. Ради себя. Ради познания. И держаться на обочине. У меня есть причины. Ты принес новость, которая заставляет меня напрячься. Я не могу отослать все силы на помощь Людям Огня. Не могу ослабить защиту Ледяного Сада. Я хочу помочь, но не таким образом. Оставим это. Давай подумаем и вернемся к этой проблеме завтра. Нужно придумать что-то получше.

Драккайнен вскочил и спрятал трубку в карман. Фьольсфинн поднял свое жуткое лицо с выражением какой-то беспомощности.

– Уже идешь? Отчего же?

– Пойду в город, – отозвался Драккайнен. – Пошляться по магазинам, заглянуть в бар на кружку-другую пивка, подумать.

– Ты слышал о Песне Людей? И о мертвом снеге?

– Да. Глобальная эпидемия летаргии, которая кончается всеобщей амнезией.

– Конец культуры. Конец развития. Полная перезагрузка. Все начинают сначала, от этапа, соответствующего примерно седьмому веку в Европе. Люди не узнают своих родных, не узнают даже мест, в которых просыпаются. Единственное, что они помнят, это эпос, называемый Песней Людей. Базовые практические знания. Оттого они умеют ковать железо, строить лодки и дома, знают язык и умеют собирать урожай.

Он поднял на Драккайнена свои ледяные глазницы, наполненные скользким голубоватым материалом.

– Это наступает, когда в мир приходит слишком много изменений, когда он начинает изменяться и терять равновесие. Ты заметил, что здесь нет развития? Нет прогресса? Это потому, что в ответ на прогресс появляется мертвый снег. Он реагирует на отсутствие равновесия и на слишком интенсивное развитие. И все по кругу. А мы – тот фактор, который равновесие нарушает. Мы – изменение. Единственный шанс – сидеть тихо и не менять этот мир. Иначе мы призовем на него гибель. Я пытаюсь исследовать Песню Людей и все, что удается узнать насчет мертвого снега. Узнал я немного, поскольку в последний раз такое случилось лет триста тому. Но я знаю, что механизм этого мира некоторое время принимает отступления от Песни Людей. Выносит даже большие отклонения, пока не появляется слишком много глобальных последствий. Изменений, после которых мир перестает быть собой и изменится раз и навсегда. И мне кажется, что ван Дикен уже идет по грани. Если мы встанем на битву против него, используя сходные средства, то мы запустим этот механизм.