Ярослав Гжендович - Владыка Ледяного сада. Носитель судьбы [litres]

Я все запоминал и старался быть как можно более жалким и униженным. Я ластился к ней и повторял: «Люблю тебя, сладкая Смильдрун», а свернутый в клубок змей поглощал, переваривал, рос в силе и ждал, наполненный ядом.

Я сплетал различные планы, из которых мы могли использовать один или многие, но все они требовали, чтобы растаяли снега и чтобы можно было выжить под голым небом. Самый простой состоял в том, что в нужный момент посреди ночи я убью Смильдрун. Я мог это сделать хотя бы и внезапным ударом в горло, впрочем, когда мы кувыркались в мехах, найти способ было бы несложно, а она уже не была настороже. А потом я вооружусь, заберу у нее ключи, освобожу Бенкея из сарая, который легко открывался снаружи; пользуясь ночной тьмой, мы убьем часового и уедем верхом из нашей ограды, напоследок подпалив двор.

Другой план состоял в том, что мы внезапно выедем вместе со всем табуном и пролетим через села длинной долины, как бинхон тяжелой кавалерии, стаптывая все, что встанет у нас на дороге.

Также я мог постепенно открывать тайны Смильдрун и распускать умелые сплетни, и привести к тому, что домашние вцепятся друг другу в глотки. Я мог убедить Дракониху, что кто-то из ее близких посягает на ее жизнь, а тому дать надежду на конец ее правления. Но я все еще не знал, в чем ее мрачный секрет состоит. Мне казалось, что здесь есть что-то связанное с Праматерью и Удулаем, но я не понимал, что именно.

Но с тех пор, как я получил доступ к Смильдрун, я мог много – и все больше. Не мог только сделать так, чтобы пришла весна.

Наши ножи следопытов, которые мы скрывали, как могли, с момента прибытия в Дом Росы, находились в сарае, в котором мы жили, и спрятаны они были так, что, не разрушив постройку, на них никто не наткнулся бы, а мой посох шпиона пребывал в безопасности, вложенный в толстую стреху.

Но мир спал, скованный морозом.

В какую-то из ночей Смильдрун отворила мне кровь. Обычно она пыталась контролировать себя, потому что если била меня или мучила слишком сильно, я не давал ей большого наслаждения, но на этот раз ее понесло, и она неосторожно разбила мне голову об угол кровати. Кровь лилась ручьем, а она сперва поцеловала меня, а потом взглянула на свои обагренные руки и размазала мою кровь по своему телу. Подошла к скульптуре Азины и натерла кровью ее лоно и зубы, а потом выжала в жертвенную миску несколько капель из тряпки, которую я приложил к ране.

– Так это делается? – спросила она. – Это же богиня твоей страны, ее кормят кровью?

– По старой вере, – кивнул я.

– Это правда, что у тебя мужчины должны служить женщинам?

– По культу Праматери, верно. Женщины служат Матери, и земля, мужчины – для матери и женщин.

– Хотела бы я, чтобы так было и здесь, – сказала она. – Удулай говорит, что я такая, как она. Как ваша богиня. Сильная и дикая. У нас плохо. Женщина и глупый мужчина должны договариваться. Когда он уходит в море, она остается дома. А возвращается – и ей приходится с ним считаться, так, будто он сделал нечто важное. Но это женщина носит ключи. Мужчина должен привозить из заморских походов серебро, а потом молчать и отрабатывать время, пока его тут не было. Разве что женщина пожелает плыть в поход. У меня так. Но с той вашей Матерью – куда лучше, и мне хотелось бы, чтобы тут было, как в Амистранде.

– Это старая вера, – ответил я осторожно. – И не все ее признают. Но там еще есть жрицы и жрецы Красных Башен. Тебе пришлось бы им служить. На самом деле у них вся власть, поскольку они говорят с Праматерью. Все принадлежит им, и земля, и животные, и люди.

Она фыркнула. И даже не обратила внимания, что говорю я лучше, чем обычно.

– Смильдрун не служит никому. Смильдрун делает, что хочет, и так будет всегда. Я сказала, что я – как она, – указала она на скульптуру. – А не как простая амитрайка. Я держу амитраек в ограде для невольниц и отдаю их для забавы моим братьям. За то, что они слабы. Я сильна. Удулай говорит, что я могу призвать богиню только для себя. Стать ею, ходящей по земле. Получить ее силу. И тогда никто со мной не совладает.

– А он сказал тебе, как это делается, сладкая Смильдрун?

Она сжала мои щеки и подняла мое лицо. Нахмурилась.

– Говори, крысеныш.

– Бывает так, что живет женщина, ведающая величайшие из тайн, она может получить силу Праматери. Привести ее в свое тело. Там много тайн, которые мне неизвестны, но одну я знаю: такая женщина должна принести сама себя в жертву перед скульптурой. Умереть. Соединиться с Подземным Лоном. Обычно она кормит скульптуру кровью мужчин, рабов, непослушных женщин и врагов. Однако эта жертва – другая.

Я не был уверен, что говорю правду. Если даже я и повторял слухи, никто до конца не знал, как оно проходит.

– Не делай этого, сладкая, сильная Смильдрун, как бы тогда я смог бы тебя любить, если бы тело твое стало святым? – сказал я, целуя ее в бедро. – Удулаю все равно, потому что, я думаю, он хотел бы сделаться жрецом, как в Амитрае. Хотел бы быть тем, кто говорит с большой божественной Смильдрун и приносит жертвы. Ему даже не жаль было бы дать себя охолостить, потому что он старый.

Змей облизнулся, сытый. Ждал.

Удулай, должно быть, чувствовал, что настали перемены, поскольку скоро уже так случилось, что за мелкую провинность он вкусил плетей, чего обычно не бывало. Когда его стеганули в первый раз, он был так возмущен и потрясен, что не сумел сдержать слез.

И случилось так, что Сверкающая Росой однажды решила, что может доверять одному лишь мне.

– Отправишься к каменной башне над амбаром, – сказала она тогда. – Никто не должен увидеть, как ты туда идешь. Отворишь ключом окованную дверь, за которой находятся мои сокровища и то, чего никому нельзя видеть. Там будет небольшая комнатка со столом. Поставишь на столе этот кувшин и корзину с едой. А потом вернешься ко мне и отдашь ключ. А если скажешь кому-то хоть слово о том, что увидишь, я кастрирую тебя, надену на рогатину и подвешу над воротами. Помни. Смильдрун не шутит.

Башня вставала подле амбара, была до половины построена из тесанных камней и могла бы противостоять осаде или пожару, и до этого дня я полагал, что она служит исключительно местом укрытия в случае нападения и сокровищницей. Она всегда стояла закрытой, находилась дальше всех прочих строений ворот, и никто туда не ходил.

Некоторые из невольников утверждали, что там живет нечто ужасное, что стережет сокровища Драконихи.

Я уже видел в стране за горами многое, и нечто подобное казалось мне вполне вероятным. Ранее я полагал, что она держит в башне на привязи духа урочища, может даже ройхо. Однако она приказала мне отнести туда тяжелую корзину с крышкой и кувшин с пивом. А это означало, что там нечто живое, чему необходимо есть и пить. Потому я подозревал, что это человек-медведь. Создание, которого называли тут нифлинг, хотя ранее я не видел, чтобы их поили пивом из кувшина.