Ярослав Гжендович - Владыка Ледяного сада. Носитель судьбы [litres]

В башню я отправился ранними зимними сумерками, подворье за конюшнями было уже пустынным – а в другую-то пору года был бы лишь полдень. Двери в каменной стене башни были небольшими, но толстыми, сколоченными из мощных плах и окованными железными полосами, а открывались они большим, размером с мою ладонь, ключом. Внизу находилось только круглое помещение, заставленное бочками и сундуками, а малую комнату со столом я нашел выше, взобравшись по отвесной деревянной лестнице. Комната занимала, может, четверть башни, и там были только очень низкий деревянный стол, доходивший мне до колен, каменный очаг в стенной нише, снабженный дымником, и узкое окно, смотрящее на горы. На столе стоял пустой кувшин и несколько деревянных мисок, вокруг же лежали хлебные крошки и пара обгрызенных костей, но никого здесь не было. Я забрал пустой кувшин, смёл объедки, оставил посудину и корзину, а потом ушел оттуда, не встретив ни человека, ни ройхо. Что бы ни находилось в этой башне и чем бы оно ни могло мне пригодиться, ему пришлось бы обождать, пока Сверкающая Росой решит, что я достоин доверия, и пришлет меня сюда снова.

И правда, через три дня она снова приказала мне идти в башню, и на этот раз она там меня ждала. Открыла мне ключом другое помещение, которое приказала прибрать. Это была еще одна тесная комнатушка с большой постелью, с которой я стягивал заскорузлые от грязи, покрытые пятнами полотняные простыни, и для которой я сменил гнилую солому в сеннике. Эти вещи мы потом сожгли в старой бочке, стоявшей в углу подворья, а еще она приказала мне вынести ужасно воняющее ведро с отходами, а потом замести каменный пол и растопить камин. В тот раз я тоже не повстречал там никого.

Я еще несколько раз входил в башню по схожим делам, и всегда комната, которую мне приказывали убирать, или та, в которой я оставлял еду и кувшин, стояла пустой. Иной раз мне казалось, что я слышу шелест и шарканье где-то за стеной. Звучало все так, словно кто-то волок по земле тяжелый мешок.

До этого дня я не слишком много внимания уделял башне, но теперь я поглядывал на нее часто, поскольку таинственный ее обитатель интересовал меня и не давал покоя. Однажды в сумерках я высмотрел странную, скорченную фигуру под четырехугольной крышей башни, другой же раз в узком окне мелькнуло нечто белое, напоминавшее череп.

Кроме этого, время свое я делил между лошадьми в засыпанном снегом загоне, домашней работой и спальней или баней Смильдрун, где меня мучили разными способами, а я показывал ей тайны схваток между мужчиной и женщиной и уверял ее в моей слепой привязанности.

Кроме того, все еще была зима, казавшаяся вечной, как сама смерть. Порой, когда я выходил в загон, чтобы присматривать за лошадьми, я хотел перепрыгнуть через ограду и бежать, бежать не останавливаясь, так долго, пока не увижу солнце и не стану свободен. С Бенкеем было точно так же, и часто случалось, что кто-то из нас застывал с вилами или с конской уздой в руке и таращился на высовывающийся из-за туч кусочек неба или на горные хребты.

Как для раба, я пользовался немалой свободой, хотя это не несло облегчения – разве что я мог зайти в большую кухню и взять что-то поесть, а работающие там невольницы, которые считали меня любимчиком госпожи, не обращали на это внимания. А одна из них, Хасмина, которая происходила из Кангабада, статная женщина средних лет, и сама подсовывала мне лакомства, полагая, что я закончу так же, как и множество любимчиков Смильдрун до меня, которых было уже некоторое количество и которые не прожили достаточно долго – стоило лишь им начать ей надоедать или раздражать ее. То, о чем я рассказываю, имело значение, потому что кто-то однажды не закрыл пса. Одного из огромных, косматых, черных как ночь сторожевых Смильдрун, похожих на скальных волков. К этим тварям никому нельзя было приближаться, и они никому не доверяли. Служили для схватки, для загона зверей во время охоты, преследования беглецов и охраны двора. Я как раз шел в башню с кувшином и корзиной, и на малой площади за конюшнями псов быть не должно, но за этим кто-то не проследил. Туда шли узким проходом между домами, закрываемым железной решеткой. На площадке находился один из выходов псарни, и был он устроен так, что, открывая или закрывая переход, домашние могли спускать собак в одну часть городка, оставляя закрытой другую. Я заметил, что ход приоткрыт, едва лишь вошел на двор, однако не обратил на это внимания. Мне показалось, что собаки заперты в переулке под самым частоколом или внутри псарни, к тому же я знал, что там как раз ощенилась одна из сук. Я ошибался. Кто-то позабыл об одной сторожевой, позабыл также закрыть решетку на малый двор, а потом еще и запер калитку, которой я сюда вошел. Должно быть, ждал у нее, притаившись где-то во мраке, а когда я вошел, тихонько затворил ее, поскольку я тогда ничего не заметил.

Так и случилось, что я оказался в пустой части городища, на очищенном до самой брусчатки от снега дворе, в квадрате стен с закрытыми хозяйственными постройками, один на один с косматым чудовищем, чья голова почти доходила до моей груди, а пылающие глаза и частокол зубов глядели мне прямо в лицо. Шерсть у пса на загривке стояла дыбом, шипы вдоль хребта торчали вверх, он прижимал уши и издавал глубокое, горловое ворчание. Я стоял совершенно неподвижно, понятия не имея, что же делать.

Он очень быстро решил все за меня и направился ко мне, скрежеща когтями о камень. Я погнал к решетке, но заметил, что она заперта на скобу. Не сумел до нее дотянуться и не стал пытаться влезть наверх. Над калиткой была каменная стена, на которую я бы не взобрался – пес сразу бы достал меня.

На подворье не было ничего, что могло бы послужить оружием, и ничего такого не было у меня при себе. Ничего, кроме собственной одежды, корзины с едой и кувшина на две кварты пива, закупоренного пробкой.

Тяжелого кувшина.

Однако я боялся его бросать, поскольку, если бы промахнулся, потерял бы единственный свой снаряд. Вместо этого я бросил корзину с едой. Попал псу прямо в голову, но привело это к одному: тот задержался, чтобы разорвать корзину, но потом почувствовал запах мяса, юшки и хлеба. Пока лакомился едой, предназначенной для обитателя башни, я сбежал в противоположный угол подворья, как можно дальше от него, и расстегнул пояс, которым был подвязан мой кожух. Продернул его сквозь ушко кувшина, а сам кожух снял и окрутил им левое предплечье, слыша, как хрустят, точно палочки, кости в пасти твари. Пес насыщался короткую минуту, то и дело поглядывая в мою сторону, а потом, едва успев проглотить пищу, издал несколько хриплых рыков и снова помчался в мою сторону.

Я ждал до последнего мгновения, стоя совершенно спокойно, с кувшином, что раскачивался на ремне, и с кожухом на другой руке. Пес прыгнул на меня, сперва схватил зубами за свернутый кожух, который я подставил, сам же я сошел с его пути и, крутанув кувшином, огрел гончую по башке. Удар буквально вколотил ее в подворье под грохот разбиваемого сосуда и придушенный скулеж. Я знал, что удар ошеломит собаку лишь на миг, а потому подпрыгнул и всей тяжестью упал ему коленями на спину, слыша хруст ломающихся ребер.