Дин Кунц - Тихий уголок [litres]

– Вы настоящий дипломат, черт побери. Я думаю, что выгляжу на семьдесят восемь.

– Не стану с вами спорить.

– А на самом деле мне пятьдесят. Или, может, сорок девять. Но не больше пятидесяти одного. Я под стол пешком ходил, когда война во Вьетнаме была в самом разгаре.

Из кармана куртки он вытащил бутылочку антибактериального средства и принялся мыть руки.

– Вы активно пользуетесь такими вещами, – заметила Джейн.

– Я бы пил его квартами, если бы оно очищало кишки так же, как руки.

– Вы уже обедали?

– Я не ем три раза в день. Мне столько не надо.

– Могу принести что-нибудь из кафе. Вам понравилось то, что я приносила на завтрак?

Барни наморщил бородатое лицо, и Джейн показалось, что он смотрит на нее из куста.

– Я не вычту денег за еду из вашей сотни, – сказала она, давая ему еще пять двадцаток.

Он спрятал деньги, подозрительно оглядываясь, словно воры во множестве собрались у него за спиной, ожидая удобного случая, чтобы перевернуть его вверх тормашками и вытрясти все из карманов.

– С другой стороны, – сказал он, – я не могу позволить себе обидеть даму.

– Чего бы вы хотели?

– Там найдется хороший чизбургер?

– Думаю, найдется. Взять картошку или чего-нибудь другого?

– Один хороший чизбургер и «Севен ап».

Она принесла ему чизбургер в пакетике и бумажный стаканчик, куда вылила среднего размера бутылочку «Севен ап».

– Я попросила добавить немного льда.

Барни украдкой влил в стаканчик немного виски из бутылки объемом в пинту.

– Вы страшная женщина. Так хорошо знаете мужчин.

Он стал есть – молча. Джейн решила, что лучше пока не смотреть на него.

Высоко в небе чайки исполняли ballets blancs [24] Белый балет (фр.) – балетный номер, в котором танцовщицы выступают в белых платьях. . Они непрерывно кричали, и с близкого расстояния эти крики раздражали бы, но, раздаваясь на большой высоте, обретали некую таинственность и призрачность.

Закончив есть, Барни сказал:

– Вам, конечно, это до лампочки, но знаете, что мне нравится в вас больше всего?

– И что же?

– Вы даете мне деньги и не ворчите, что я трачу их на выпивку.

– Это ваши деньги, не мои.

– Сейчас мало людей, которые не хотят учить тебя всему на свете.

Он выкинул пакетик от бургера и бумажный стаканчик, взял мусорный пакет со своими пожитками.

– Вы не пройдете со мной за пирс? Пока не станет ясно, что никакой жадный пират не преследует меня?

– Конечно.

После нескольких шагов Джейн призналась:

– За свою жизнь я не раз делала неправильный выбор, но хотите знать кое-что?

– Что именно?

Она усмехнулась:

– Дайте мне возможность, и я каждый раз буду поступать так же.

Барни сделал шаг, другой, потом сказал:

– Это прекрасный и ужасный мир.

Джейн улыбнулась и кивнула.

– Знаете, кем я был, пока не пошел по этой дорожке? – продолжил он. – Был официантом в роскошном ресторане. Огромные чаевые. Зарабатывал хорошие деньги. Был кем-то вроде воспитателя молодежи и церковным работником. Тренировал команду Детской лиги. Разбирался в бейсболе, как никто другой. – Он остановился, поднял голову и посмотрел на чаек, летавших в пронизанном солнцем воздухе. – Забавно, но я почти не помню, куда все это делось.

– Оно никуда не делось, – сказала Джейн. – Оно все еще часть того, что есть вы. И всегда будет.

Взгляд Барни прояснился.

– Интересный взгляд. И может быть, правильный. – Он оглянулся. – Никого. Теперь я в безопасности.

Когда он снова посмотрел на Джейн, детское воспоминание на мгновение унесло ее на двадцать лет назад. Она нашла птичье гнездо, – вероятно, его сбросил с дерева на траву какой-то хищник. Три маленьких яичка, расколотые и пустые. Глаза Барни были не цвета выцветшей джинсовой ткани, а такими же голубыми, как те печальные, разломанные скорлупки.

– Что это? – спросил он.

– Это? Какое «это»?

– То, о чем вы хотели спросить? – Джейн не ответила, но он не отставал. – Валяйте, выкладывайте, что у вас на уме. Меня больше никто и ничто не может обидеть.

Поколебавшись, она сказала:

– Другие люди, которые… которые живут так же, как вы. Никто из них не совершал самоубийства?

– Самоубийства? Ну, половину из них нужно отмести, потому что они психованные, как сортирные крысы. Простите за мой французский. Они ничего не понимают в самоубийстве, потому как не уверены, живы они или уже нет. А остальные? Самоубийство? Черт, мы цепляемся за жизнь каждый день, чтобы продержаться. Если только вы не имеете в виду самоубийство как в замедленной съемке, когда сорок лет пьешь всякую дрянь, и тебя кусают клещи, и зубы у тебя сгнили, и ты холодными ночами спишь на улице, потому что я не люблю, чтобы нянька в ночлежке мне указывала. Но это не самоубийство. Это больше похоже на преждевременный выход на пенсию и приключения бедняка. Если Господь хочет выдернуть меня отсюда, Ему придется сильно постараться, у меня корни как у дуба.

– Рада это слышать, – сказала Джейн.

Запоздалое понимание смягчило суровое выражение на его лице.

– Кто из ваших близких покончил с собой?

Она сама удивилась своему ответу:

– Мой муж.

На мгновение ей показалось, что Барни ошеломлен ее признанием. Он открыл рот, но не знал, что сказать. Посмотрел на чаек высоко в небе, потом снова на Джейн. В его глазах сверкнули слезы.

– Ничего, – сказала она. – Извините. Не хотела вас расстраивать, Барни. Я справляюсь с этим. Я в порядке.

Он кивнул, беззвучно пошевелил губами, снова кивнул и наконец произнес:

– Не знаю, почему он это сделал, но уж явно не из-за вас.

Повернувшись, он побрел прочь, сгибаясь под тяжестью рюкзака, с мусорным пакетом в руке, спеша, насколько позволяли ноги, словно именно от таких вещей, от трагедий, происходящих в мире, он пытался убежать все это время.

Джейн крикнула ему вслед:

– Корни как у дуба, Барни!

Он поднял руку и помахал, давая понять, что услышал ее слова, но так и не оглянулся.

От побережья Джейн поехала по бульвару Уилшир на восток, к Уэствуду. Большие опасности дня остались позади, малые ждали впереди.

Под жарким солнцем плелись, бампер к бамперу, машины, водители вели себя агрессивно, лишь немногие признавали свое равенство с другими согласно правилам дорожного движения, а потому все перемещались рывками – часто слышался визг тормозов и звучали гудки. Джейн почему-то вспомнила Бертольда Шеннека из видеороликов: добродушное лицо, привлекательная улыбка. А после этого подумала о мышах с мозговыми имплантатами, марширующих ровными рядами, словно на плацу, под военный марш.

Единственное сожаление, связанное с операцией в парке «Палисейдс», состояло в том, что ей пришлось показать свое удостоверение, чтобы осмотреть отель и понять, как использовать его наилучшим образом, как вести наблюдение из-за входной двери. Палома Уиндем, управляющая, возможно, пришла к выводу, что эта женщина, самоуверенный агент ФБР, обвела ее вокруг пальца. Или же решила, что удостоверение поддельное. В любом случае она наверняка позвонит в Лос-Анджелесское управление, чтобы подать жалобу или исполнить свой гражданский долг и сообщить о мнимом агенте. Меньше всего Джейн хотела, чтобы Бюро занялось ее поиском в дополнение к безымянным силам, полным решимости пресечь расследование эпидемии самоубийств.