Дин Кунц - Тихий уголок [litres]

– Я решил, что к тому времени вам уже приходилось говорить на эту тему со множеством людей и вряд ли вы хотели обсуждать ее со мной.

– Я горевала и гневалась одновременно – и не знала, на кого обращен мой гнев. Я не была готова к разговору с кем бы то ни было.

– Даже самое искреннее сочувствие, если его выражают слишком часто, может показаться проявлением жалости, что только усугубляет горе, – сказал Моше. – Я попросил Натана передать вам мои соболезнования и сказать, что мой дом открыт для вас в любое время. Жаль, что он не сделал этого.

– Может, и сделал, – ответила Джейн. – Просто в первые две недели кое-что прошло мимо моего сознания.

По собственному опыту она знала, что Моше ни в коем случае не лжец. Она не могла ему не верить. Пригубив «Диндарелло», она спросила:

– И как вам вторая отставка?

– Читаю. Пока работал, на чтение не оставалось времени. Долго гуляю. Занимаюсь садом, немного путешествую, играю в покер с друзьями – такими же стариками, как я. В общем, валяю дурака, бездельничаю, трачу время даром.

Когда она добралась до цели своего визита и рассказала ему о росте самоубийств, он налил по второму бокалу. Небо за окном начало становиться из голубого синим, вбирая в себя первые сажистые частицы сумерек.

Джейн вытащила из сумочки блокнот на спирали, в который записывала закодированные имена и факты, имевшие отношение к расследованию. Там были и записи на обычном английском языке, в том числе содержание некоторых предсмертных записок. Она собрала информацию по двадцати двум случаям самоубийства, и только в десяти из них люди оставили записки.

– Я изучала их, пока они не превратились для меня в набор слов, – сказала она. – Может быть, в них есть смысл, но я его не вижу. А вы увидите.

Иногда Джейн показывала записи своим собеседникам, и в ее блокноте была пара сложенных ксерокопий. Она дала одну ксерокопию Моше. Тот положил лист на стол, текстом вниз.

– Пожалуйста, прочтите мне сначала. А потом я посмотрю. Слово устное и слово письменное имеют различный вес. Есть нюансы, воспринимаемые только слухом или только глазом. Затем я сравниваю впечатления.

Из десяти текстов она выбрала тот, который относился лично к ней.

– Вот эту оставил Ник. «Что-то со мной не так. Мне нужно. Совершенно необходимо. Мне совершенно необходимо умереть».

Моше несколько секунд сидел молча, потом проговорил:

– Это не стандартное предсмертное объяснение. В нем не раскрываются причины, нет просьбы о прощении. Нет прощальных слов.

– Это так не похоже на Ника, – сказала Джейн. – Почерк его, но все остальное… мне кажется, это написал кто-то другой и подложил к его телу.

Моше закрыл глаза, наклонил голову, словно воспроизводя в памяти эти тринадцать слов, потом сказал:

– Он говорит, что вынужден убить себя, и он знает, что это неправильное побуждение. Во многих случаях самоубийцы считают, что поступают правильно. Иначе они не стали бы себя убивать. – Он открыл глаза. – В каком душевном состоянии находился Ник перед этим?..

– Он был счастлив. Говорил о будущем. О том, чем собирается заняться, когда уйдет из корпуса морской пехоты. Он был весь открыт для меня, Моше. Нет, он не мог притворяться счастливым и водить меня за нос. И вообще, у него никогда не бывало депрессии. Я готовила обед. Он накрыл на стол. Откупорил бутылку вина. Подпевал Дину Мартину, которого сам поставил. Ник признавал только старую музыку. Потом сказал, что идет в туалет и сейчас вернется.

– Прочтите еще одну.

Следующим был тридцатичетырехлетний менеджер телекомпании, высокооплачиваемый, быстро продвигавшийся по служебной лестнице. Он оставил записку своей невесте, актрисе. «Не плачь обо мне. Уход будет приятным. Так мне обещали. С нетерпением жду путешествия».

– Религиозный человек? – спросил Моше.

– Нет. Никто не отзывался о нем как о глубоко верующем. И в церковь он определенно не ходил.

– «Так мне обещали». Если не Господь, не Библия, не Коран, не Тора, то кто мог сказать ему, что уход будет приятным? Напрашивается предположение, что он слышал голоса.

– Шизофрения?

– Вот только нет параноидальных ноток, ощущения подавленности, которое свойственно шизофреникам, так далеко зашедшим в своих иллюзиях, что они готовы принять радикальные меры для прекращения страданий. Родственники, невеста, коллеги – никто не слышал, чтобы он выражал ложные представления, очевидные заблуждения?

– Нет.

– Его работа требовала коммуникативных навыков. Никто не замечал у него симптомов гебефренической шизофрении?

– В чем они состоят?

– Вот самый распространенный: речь совершенно нормальная, но предложения лишены всякого смысла.

– Никто об этом не говорил. Такое не осталось бы незамеченным.

– Да, не осталось бы. Довольно тревожный симптом. И как он умер?

– Он жил на Манхэттене. Двенадцатый этаж. Выбросился из окна.

Моше поморщился:

– Давайте дальше.

Третьим в ее списке был сорокалетний генеральный директор одной из крупнейших в стране строительных компаний. Женат. Трое детей. «Предполагается, что я не оставлю записки. Но ты должна знать: я счастлив, что делаю это. Путешествие будет приятным».

– Те же слова, что и в предыдущей, – сказал Моше, выпрямляясь на стуле. – Приятное. Путешествие. Обе записки подразумевают, что они следуют инструкциям. Или, по крайней мере, кто-то ими руководит.

Джейн процитировала записку телевизионщика:

– «Так мне обещали». – Потом записку генерального директора: «Предполагается, что я…»

– Именно. Этот директор из Нью-Йорка, он не вращался в одних кругах с телевизионщиком?

– Нет. Тот жил в Лос-Анджелесе.

– А как директор покончил с собой?

– В своем гараже. В «мерседесе» довоенного выпуска. Отравление угарным газом. Какова вероятность того, что сходство между записками является случайным?

– Астрономически низкая. Читайте следующую.

Эту записку оставила двадцатишестилетняя женщина, талантливый программист, которая из наемной служащей «Майкрософта» стала предпринимателем и партнером компании. Незамужняя. Единственная опора престарелых родителей.

– «У меня в мозгу паук. Он говорит со мной».

Джейн подняла голову и посмотрела в глаза Моше. Эти слова произвели на него такое же жуткое впечатление, как и на нее, когда она в первый раз прочла их.

– Трое из четверых, кажется, слышали голоса, – сказал психиатр. – Но в этом четвертом примере, как и в других, обычные признаки параноидальной шизофрении не так заметны, как может показаться на первый взгляд. В классическом варианте пациент верит, что угрожающие голоса исходят из внешнего источника, от влиятельных сил, которые собираются преследовать его и обмануть. Паук в голове… для меня это что-то новое.