Екатерина Белецкая - Насмешники. Дело тел

— Так что вы от меня-то хотите? — безнадежно спросил Ит.

— Перенесите ему дату путевки, — приказным тоном заявила женщина.

— Я? — уточнил Ит.

— Да, вы.

— Почему — я?

— Потому что вы его лечащий врач, и вы должны нормально обслуживать пациентов, а не ерничать тут сидеть, — брезгливо поджала губы женщина.

Ит вздохнул. Видимо, получилось вздохнуть как-то неправильно, потому что у тетки сузились глаза, а губы, и без того тонкие, вытянулись в брезгливую ниточку.

— Я не могу перенести дату, — в который уж раз повторил Ит. — Это вне моей компетенции. Я не занимаюсь распределением путевок для командного состава. Я вообще не занимаюсь распределением путевок. Я всего лишь…

— Вы заместитель главного в отделении, и вы должны!

— Я заместитель не месткома и не распределителя, я хирург! — рявкнул в ответ Ит, окончательно теряя терпение.

— Вот если вы хирург, тогда и обслуживайте!

— Это в парикмахерской вас обслуживают, а здесь — лечат! — Ит почувствовал, что звереет, но ничего с собой поделать он уже не мог. — Я сотый раз повторяю — я не занимаюсь путевками!

— Но у нашей дочери свадьба, путевка совпадает, а вы!.. Вместо того чтобы!.. Войти!.. В наше положение!.. Издеваетесь!!!

— Я не издеваюсь, я объясняю русским языком — дата путевки от меня не зависит, — Ит сбавил тон. А то еще в коридоре услышат. — Вам поставили лучший месяц, и я, при всем желании ничего не смогу…

— Я напишу на вас жалобу, и вас уволят, — мстительно улыбнулась женщина, вставая.

— Пишите, — галантно улыбнулся Ит. — На здоровье. Мое заявление уже у начальника, через две недели я ухожу. Увольняюсь. Так что хоть обпишитесь.

— Как — увольняетесь? — видимо, такого поворота эта капризная и тупая баба не ожидала. Она привыкла повелевать и командовать. А вот получать по носу не привыкла.

— Вот так, — еще шире улыбнулся Ит. — По собственному желанию. Приказ утвержден, так что можете свою писанину использовать в качестве туалетной бумаги. Супругу только не предлагайте. Ему сейчас требуется бумага понежнее. И желательно без чернил.

Женщина задохнулась от возмущения и гнева, но Ит, встав, быстро открыл дверь кабинета, и выпроводил ее прочь.

Всё.

Достали.

Еще две недели, и всё.

Вообще всё.

Прощайте, геморройные генералы, их чопорные обнаглевшие жены, прощай, кремлевка, прощайте, подковерные игры, интриги, гонка за зарплатами, вот такие вот безобразные сцены — прощайте, прощайте, прощайте. Хватит с нас — перепившего и пережравшего командного состава, которому подавай самое лучшее, и которое с дерьмом сожрет, если не подашь, и если подашь не так, и если не прогнешься, если не пойдешь навстречу, если не поддашься.

С нас хватит, мы наигрались в это всё. Теперь нас ждут совсем другие игры. Не лучше, надо сказать. Но другие. Потому что время, считай, пришло. Мы потеряли тот поводок, который нас тут держал. Он больше не держит. Вот только генеральской ли оборзевшей от собственной значимости жене про это знать?

В кабинет сунулся Скрипач — так же, как Ит, при полном параде. Форменная шапочка, аккуратно подобранные волосы, белоснежный халат, под халатом, разумеется, строгий костюм-тройка… как обрыдло это, бог ты мой, как обрыдло и достало, и сил уже больше нет никаких!.. сунулся, и спросил:

— Эта треханутая ушла?

— Погодаева? Ушла, — кивнул Ит. — Заходи, у меня никого.

Скрипач зашел, плотно закрыл за собой дверь. С отвращением потеребил воротничок рубашки, который, разумеется, был застегнут наглухо, не смотря на то, что на улице плюс двадцать пять.

— Сука, — беззвучно, но очень выразительно произнес Скрипач. — Очень хотелось ее обслужить ногой по заднице.

— Забей, — махнул рукой Ит.

— Ну или забить, да, — кивнул Скрипач.

— Ой, ладно тебе, — Ит поморщился. — Ты сдал архив?

Сейчас, перед увольнением, они спешно заканчивали с архивом, приходилось подбивать дела, да так, чтобы придраться было точно не к чему. Адова работа. Оба эту работу тихо ненавидели, сколько себя помнили, но что тут поделаешь.

— За последние три месяца осталось только. А ты?

— Я уже, — Ит кивнул на стол. — Рыжий, иди к себе, и заканчивай. Кир звонил, у нас времени полтора часа.

— Ёшкин кот, да что ж такое! — раздраженно произнес Скрипач. — Как полтора часа? И всё?!

— Да, и всё, — развел руками Ит. — Оба ордера на руках, и надо сегодня решить вопрос, кому что.

— Так, ладно, я побежал, — Скрипач взялся за ручку двери. — Тебе папки донести помочь?

— Не надо, я сам, — отмахнулся Ит. — Рыжий, быстрее давай. Рысью. Время.

…Через полтора часа они вчетвером выходили с территории больницы, направляясь к пристани. Шли быстро, нужный катер отходил через десять минут. Фэб, кажется, нервничал, он то и дело дергал то Ита, то Скрипача, то Кира — быстрее мол, не успеем. В результате успели, не смотря на то, что Ит зачем-то остановился у старенькой «Союзпечати» и тем задержал компанию на целую минуту.

— Ты что там покупал такое? — сердито спросил Фэб.

— Ничего особенного. Блокнот и ручку, — пожал плечами Ит.

— Зачем?

— Ну, надо, — дернул плечом Ит. — А что?

— У нас дома блокнотов с ручками нет? — Фэб, кажется, рассердился еще больше.

— Есть. Но это не те блокноты, — Ит посмотрел на реку. — Мне нужен был такой, знаешь, особый блокнот и непростая ручка.

— И что в них непростого? — с интересом спросил Кир.

— То, что они куплены в союзке, на бегу, и именно вот в такой день, — невозмутимо пояснил Ит. — Иначе ничего не получится.

— Не получится — что? — уточнил Фэб.

— То, что я задумал.

— Кажется, начинаю понимать, — хмыкнул Скрипач. — Ит собирается продолжать свою бессмертную сагу, про которую забыл на семь с лишним лет. Точно?

— Точно, — кивнул Ит.

— Лучше б ты про нее на семьдесят семь лет забыл. Или вообще никогда не вспоминал, — подначил Скрипач. — Идиот же, ну? Бросает на самом интересном месте, потом все забывают, чего он там калякал, а потом он в самый неподходящий момент собирается продолжать…

Фэб посмотрел на Ита с интересом. Ит в ответ безмятежно улыбнулся.

Катер шел по Москва-реке, и вокруг расстилался сейчас чудесный майский день, из тех редчайших, когда кажется, что ты вместо грешной земли попал в какое-то райское, удивительное место; когда небо над головой становится подобно куполу никем невиданного храма; когда листья деревьев невозможно празднично зелены, потому что не успела еще пыль осесть на них, и они не потускнели; когда даже сам воздух, и тот становится как-то по-особому прозрачен, и невероятно свеж. В такие дни хочется верить в чудо, верить в то, что лето будет, и будет оно обязательно прекрасным, волшебным, и впереди только хорошее, и никакой тьмы, одно лишь хорошее, на веки вечные…