Юрий Харитонов - Приют забытых душ

– Снимайте все и кидайте на землю. Больше она вам не понадобится, – орал Свирид. Будто в подтверждение его слов, другие конвоиры подтащили стол, а какой-то незнакомый парнишка лет шестнадцати-семнадцати с отсутствующим стеклянным взглядом принялся носить корзинку за корзинкой и вываливать на стол одежду. Шмотки хоть и оказались старыми, но были явно чище, чем те, что были на детях.

– Теперь все в пруд! – скомандовал тот же охранник. – Он от вас по правую руку.

– Но сейчас же холодно! – увещевали голые дети, пытаясь достучаться до глупых мужиков, но те не слушали.

– А ну, живо! – и охранники начали автоматами сталкивать детей в воду.

Когда пришла очередь Руслана, он прыгнул сам. Хотелось тут же выскочить из этой глиняной ямы, но, видно, их сюда не просто так затолкали. Охранники кинули мыло. Два или три куска на всех. Оно все выскальзывало из замерзших рук и норовило уплыть под воду.

– Давайте! Живее! Мойте себя! Помогайте друг другу! Энергичнее! А то позамерзаете к чертям собачьим!

Лишь через полчаса относительно отмытых и клацающих зубами детей распределили по КУНГам. В каждом прицепе было по шестнадцать небольших коек. Хорошо, что разделение прошло по желанию, и с Озимовым в один фургон попали все его друзья, в том числе и семья Прохорова.

Руслан долго не мог согреться и заснуть, но тепло тонкого одеяла потянуло за собой. В черную бездну хлипкого забытья. И уже сквозь легкую дрему мальчик услышал:

– Подвинься.

Озимов отодвинулся к стенке, а к нему под одеяло забралась Катя и прижалась к мальчику всем телом. Очень-очень быстро детям стало тепло, и они смогли нормально заснуть, словно пара котят, согревающих друг друга.

Отец Василий, не торопясь, шагал по территории монастыря. Прошел мимо церкви Всех Святых, которая служила ему домом и камерой пыток одновременно. Пошел дальше, к собору Успения Пресвятой Богородицы. Оба храма кубическими громадами возвышались над остальными постройками монастыря. И оба были пятиглавыми. Но тот, куда направлялся Василий Степанович, всегда отвращал Черноморова, еще со времен его чудесного излечения. Он поверил старику, он уверовал в дарованную ему жизнь на благо человечества, но все оказалось гораздо сложнее. Кизляк обманул мужчину, сыграв на чувствах обреченного на смерть человека. И тот почти сразу осознал это, но ничего не мог поделать. Гипнотическая блокировка, которую установил старик, оказалась намного сильнее монстра внутри. И если б Петр Васильевич действительно излечил его, то и душа бы перестала метаться, но нет: чудовище все еще было рядом и помнило о каждой жертве неуемной жажды мести за прошлое. И требовало еще. Василий ненавидел Кизляка тихой ненавистью, но никак не мог сбросить оковы.

Черноморов медленно вошел в храм, который вместо привычных для церквей предметов заполняли разные приборы, приспособления, пробирки и химикаты. Несколько длинных столов стояли почти вплотную друг к другу и ломились от всевозможной аппаратуры, которую Кизляку удалось достать лишь в обмен на детей. У дальней стены за компьютером сидел старик. Рядом находились две грифельные доски, сплошь исписанные формулами.

– Здравствуй, отец! – тихо сказал бывший учитель, но Петру Васильевичу этого оказалось достаточно, чтобы услышать и развернуться. Он приподнял очки и погладил лысую голову. Потом медленно подошел к Василию, будто возрастная болезнь суставов мешала ему идти быстрее.

Кизляк положил дрожащую руку на плечо мужчины, и здоровяк упал на колени, будто в немощной руке старика заключалась огромная сила. Петр взял Черноморова за подбородок и нежно поднял его голову вверх, чтобы глаза Василия смотрели на него.

Где-то внутри маньяка зародилась боль. Помимо лица Кизляка, Василий видел арочный свод храма, откуда смотрели лики святых. Иконы-фрески были настолько реалистичными, что мужчине казалось, будто он очутился на небе, и теперь на него с презрением взирают все обитатели небесного царства. А ведь его грехи никогда не дадут ему взойти к ним.

– С чем пожаловал, сын мой, отец Василий? – тихо спросил Кизляк.

– Я привез очередную партию детей, – спокойно ответил Черноморов, хотя ему хотелось кричать, а еще – разрушить все в этом храме, где давно не было священников. Разнести все до кирпичика и сравнять с землей холм вместе с остальным городом.

– Отлично! – похвалил Петр Васильевич. – Молодец, сын мой. Но я чувствую смятение внутри тебя. Что-то не так?

– Убей меня, отец! – прошептал Василий, и струйки слез покатились по его щекам.

– Увы, сын мой, у тебя иная миссия.

– Я не могу! Я так больше не могу! – прошептал мужчина в исступлении. – То, что внутри, жаждет жертв, но ты даешь мне слишком мало!

– Я даю тебе ровно столько, чтобы накормить зверя, сидящего в тебе, на целый год, и завтра ты сможешь утолить жажду.

– Но этого мало! Мало!

– Достаточно. Этого вполне достаточно, чтобы злодей сидел смирно весь следующий год.

– Но, отец! Я же горю изнутри!

– А мне что до этого? – старик снисходительно стер ладонью слезы с лица Черноморова. – Это твои грехи. И твой личный ад!

– А ты замуровал его внутри!

– Это точно! Я избрал тебя, сын мой, своим слугой. И этого тебе мало? Теперь ты убиваешь взрослых и больных чумой, сколько влезет! И тебе мало?

– Мне надо детей! Мне надо этих маленьких чертенят! Я хочу этого!

– Но не можешь, верно?

– Да, отец! Не могу!

– Вера! Вера – это одна из ипостасей рабства! Поверил, значит, дал надеть на себя цепи. А ты поверил мне, сын мой! Теперь только я освобожу тебя!

– Скорее, отец! – умоляюще прошептал Черноморов. – Прошу! Скорее!

– Как только искупятся грехи твои, сын мой, – старик был неумолим, и злость Черноморова вспыхнула с новой силой. А может, Кизляк специально подогревал ее? – Я не обещаю тебе ворота в рай. Но врата в ад примут тебя с распростертыми створками.

– Скорее, отец! Скорее!

– А сейчас иди, сын мой. Займись своим делом. А завтра можешь выбрать себе жертву…

– Спасибо, отец! Спасибо! – Черноморов поднялся и пошел на выход, из глаз текли слезы. Он ощущал и благоговение, снизошедшее свыше, и ужасное разочарование, смешанное со злостью и ненавистью. Но не мог ничего поделать. Старик действительно связал Василия по рукам и ногам, когда тот поверил, что сможет искупить грехи. Хомут, скованный из вины и обильно сдобренный наукой, оказался слишком крепким для зверя внутри. А вера лишь ослабила человека…

– Иди, сын мой, иди, – пробормотал Кизляк, вглядываясь в огромную фигуру выходящего из храма монстра. – На самом деле, для меня нет ничего святого. Просто ты был нужен мне. А твоя душа – одна из составляющих вселенной, не более. Жалкая искра на фоне мироздания. И как бы ты ни мучился, все тлен. Тело распадется на атомы, а душа… она благополучно растворится в разрушенном войной информационном поле. А сейчас ты лишь инструмент, который мне нужен. Ибо на фиг мне было становиться спонсором этого монастыря, вкладывать в него деньги, если не для своих нужд и целей? Я предвидел войну, и я сконструировал это предприятие. А все остальные – просто атомы, из которых я слеплю свой организм…